– Простите, миссис Пайпер, у Джули, кажется, заражение крови. Ручка вся распухла, щеки горячие, и она все плачет и стонет...
– Джули? – резко спросила Эвелин.
Вечер, гости вдруг утратили всякое значение. Она обернулась, нашла глазами миссис Эйрн и быстро шагнула к ней.
– Извините меня, миссис... – она вдруг забыла фамилию, но продолжала: – моя девочка заболела. Я спущусь, как только смогу.
Повернувшись, Эвелин взбежала по лестнице, уже не обращая внимания, что за клубами табачного дыма в центре комнаты громкий спор как будто переходит в ссору.
Она зажгла свет в детской и увидела, что Джули, постанывая, мечется в жару. Эвелин потрогала щеки девочки. Они горели огнем. Вскрикнув, она скользнула ладонью по руке Джули под одеяло и нащупала кисть. Хильда не ошиблась: большой палец распух до самого запястья. В центре опухоли багровела воспаленная ранка. «Заражение крови!» – в ужасе подумала она. Повязка сползла, и в ранку что-то попало. Она порезалась в три, а сейчас почти одиннадцать. Прошло восемь часов. Срок слишком короткий, чтобы усело начаться заражение крови. Она бросилась к телефону.
Доктора Мартина, жившего через дорогу, не оказалось дома. У их домашнего врача Фулка никто не подходил к телефону. Она напряга память и в отчаянии позвонила своему ларингологу и, пока он искал телефонные номера еще двух врачей, искусала губы в кровь. Пока тянулось это нескончаемое мгновение, ей показалось, что снизу доносятся громкие голоса, но это происходило словно в другом мире. Спустя пятнадцать минут она дозвонилась врачу, который что-то сердито проворчал, потому что его подняли с постели. Эвелин кинулась обратно в детскую и увидела, что ручка девочки как будто распухла еще больше.
– Господи! – вскрикнула Эвелин и, упав на колени у кроватки, откинула волосы со лба Джули и стала их приглаживать. Потом ей пришло в голову, что надо согреть воду, она встала и направилась к двери, но зацепилась кружевом за кроватку и упала на четвереньки. Кое-как поднявшись, она рванула кружева. Кроватка качнулась и Джули застонала. Тогда уже более спокойно Эвелин непослушными пальцами нащупала складку спереди, сорвала всю отделку целиком и выбежала из комнаты.
В передней раздавался чей-то громкий голос, но, когда она начала спускаться по лестнице, он умолк и хлопнула входная дверь.
В гостиной она увидела Гарольда и Мильтона. Они были одни. Гарольд опирался на стул, лицо его было очень бледно, воротничок расстегнулся, нижняя губа отвисла.
– Что случилось?
Мильтон растерянно посмотрел на нее.
– Небольшое недоразумение.
Тут Гарольд увидел ее и с усилием выпрямился.
– Оскорблять моего родственника в моем доме! Нувориш проклятый... Оскорблять моего родственника...
– Том повздорил с Эйрном, и Гарольд вмешался, - объяснил Мильтон.
– Боже мой, Мильтон! – вскричала Эвелин. – Неужели ты ничего не мог сделать?
– Я пытался. Я...
– Джули заболела, – перебила она. – У нее заражение крови. Попробуй его уложить.
Гарольд посмотрел на нее.
– Джули... заболела?
Эвелин, не глядя на него, прошла через столовую, и внезапно ее охватил ужас: большая чаша все еще стояла на столе, на дне ее поблескивала лужица от растаявшего льда. С лестницы донеслись шаги – Мильтон помогал Гарольду подняться наверх, потом послышалось бормотание:
– Джули спит себе...
– Не пускай его в детскую! – крикнула она.
Дальше все смешалось в кошмаре. Доктор явился незадолго до полуночи и через полчаса вскрыл нарыв. Он ушел в два, дав ей адреса двух седелок и обещав вернуться в половине седьмого. У девочки действительно оказалось заражение крови.
В четыре, оставив у кроватки Хильду, Эвелин поднялась к себе, вся дрожа, стянула вечернее платье и ногой отшвырнула его в угол. Надев халат, она вернулась в детскую, а Хильду послала варить кофе.
Только в полдень она заставила себя заглянуть в комнату Гарольда. Он не спал и тоскливо глядел в потолок. Увидев его воспаленные мутные глаза, она задохнулась от ненависти и не могла вымолвить ни слова. С кровати донесся хриплый голос:
– Который час?
– Полдень.
– Я вел себя как последний дурак...
– Сейчас это не имеет значения, – перебила она. – У Джули заражение крови. Ей могут... – Слова душили ее. – Врач считает, что придется ампутировать кисть.
– Что?
– Она порезалась об... об эту чашу.
– Вечером?
– Да какая разница! – вскрикнула она. – У нее заражение крови, неужели ты не понимаешь?
Гарольд озадаченно посмотрел на нее и приподнялся.
– Я оденусь, – сказал он.
Гнев Эвелин угас, и огромная волна утомления и жалости к мужу нахлынула на нее. Ведь это было и его горе.
– Да, – сказала она устало. – Конечно.
IV
Если красота Эвелин в тридцать пять лет еще не хотела покидать ее, то затем, точно сразу приняв решение, она исчезла полностью. Морщинки, вначале едва заметные, внезапно залегли глубже, а руки, ноги и бедра быстро располнели. Ее манера сводить брови превратилась в выражение лица – они оставались сведенными, читала ли она, разговаривала или спала. Ей исполнилось сорок шесть лет.