Загадочное происшествие в Стайлзе

– Тот важный факт, что Алфред Инглторп носит странную одежду, черную бороду и очки, – процитировал я.

– Совершенно верно. Теперь представьте себе, что кто-то хотел выдать себя за Джона или Лоуренса Кавендишей. Это будет легко?

– Нет, – подумав, ответил я. – Конечно, артист…

Однако Пуаро резко оборвал меня:

– Почему это будет нелегко? Я вам отвечу, друг мой. Потому что у обоих гладко выбритые лица. Чтобы выдать себя за любого из них при ярком дневном свете, надо быть гениальным актером и к тому же иметь определенное сходство. Однако в случае с Алфредом Инглторпом все обстоит совершенно иначе. Странная одежда, борода, очки, скрывающие глаза, – вот характерные черты его внешности. Далее, какой первый инстинкт преступника? Отвлечь от себя внимание, не так ли? Как же он может лучше всего это сделать? Разумеется, переключив внимание на кого-нибудь другого. В данном случае подходящий человек оказался под рукой. Все склонны верить в вину мистера Инглторпа. Это неизбежно. Подозрение, безусловно, падает на него. Однако, чтобы все было наверняка, должно быть такое убедительное доказательство, как покупка яда, совершенная человеком странной внешности, как у мистера Инглторпа. А это сделать нетрудно. Вспомните, юный Мэйс, собственно говоря, никогда не видел Инглторпа близко и никогда с ним не разговаривал. Как он мог усомниться, что человек в характерной одежде, с бородой и очками на самом деле не Алфред Инглторп?

– Возможно, – согласился я, завороженный красноречием Пуаро, – но если все происходило именно так, то почему же он не сказал, где был в понедельник в шесть часов вечера?

– О! В самом деле, почему? – успокаиваясь, произнес Пуаро. – Если бы его арестовали, он наверняка сказал бы, но я не хочу допускать ареста. Я должен заставить его увидеть всю тяжесть и серьезность положения. Разумеется, за его молчанием таится нечто дискредитирующее. Если Инглторп и не убивал жену, он все равно мерзавец и у него есть что скрывать, помимо убийства.

– Что это может быть? – попытался я догадаться, покоренный на какое-то время доводами Пуаро, хотя все-таки продолжал сохранять некоторую уверенность в том, что сам собой напрашивавшийся вывод был правильным.

– Не можете угадать? – улыбнулся Пуаро.

– Нет, а вы?

– О да! У меня уже какое-то время была маленькая идея… и она оказалась верной.

– Вы мне ничего не говорили, – упрекнул я его.

Пуаро, словно извиняясь, широко развел руки:

– Простите меня, mon ami, но вы в тот момент определенно не были simpathique[37] и не желали меня слушать. Однако скажите мне… теперь вы понимаете, что он не должен быть арестован?

– Возможно, – с сомнением произнес я, а так как судьба Алфреда Инглторпа была мне совершенно безразлична, подумал, что хороший испуг ему не повредил бы.

Пуаро, пристально наблюдавший за мной, глубоко вздохнул.

– Скажите, друг мой, – спросил он, меняя тему разговора, – кроме мистера Инглторпа, ничьи показания вас не удивили?

– О, в общем, я этого и ожидал.

– Ничто не показалось вам странным?

Я тут же подумал о Мэри Кавендиш, но уклонился от прямого ответа и настороженно уточнил:

– В каком смысле?

– Ну, например, показания Лоуренса Кавендиша.

Я с облегчением вздохнул:

– О, Лоуренс! Нет, не думаю. Он всегда был нервным парнем.

– Как вам высказанное им предположение, что его мать могла случайно отравиться тонизирующим средством, которое принимала? Это не показалось вам странным… hein?[38]

– Нет, я бы так не сказал. Доктора его подняли на смех, хотя для непрофессионала предположение Лоуренса вполне естественно.

– Но мсье Лоуренса нельзя назвать непрофессионалом. Вы мне сами говорили, что он изучал медицину и получил диплом.

– Да, это правда. Удивительно, как я об этом забыл! Действительно странно.

Пуаро кивнул:

– Его поведение было странным с самого начала. Лоуренс был единственным в доме, кто мог бы сразу же распознать симптомы отравления стрихнином, однако он один из всей семьи усиленно придерживается гипотезы естественной смерти! Я мог бы понять, если бы это был мсье Джон. У него нет медицинского образования, и он от природы лишен воображения. Но мсье Лоуренс – другое дело! И вот сегодня он выдвинул новое предположение, которое, как и ему самому понятно, выглядит совершенно нелепым. Тут есть над чем подумать, mon ami!

– Да, это сбивает с толку, – согласился я.

– Теперь обратимся к миссис Кавендиш, – предложил Пуаро. – Вот еще один человек, который не говорит всего, что знает! Как вы это понимаете, друг мой?

– Не знаю, как и понимать. Кажется невероятным, чтобы она покрывала Алфреда Инглторпа. Однако на дознании все выглядело именно так.

Пуаро задумчиво кивнул:

– Да, это странно. Совершенно очевидно, что миссис Кавендиш слышала гораздо больше из того «личного разговора», чем захотела рассказать.

– Даже если учесть, что миссис Кавендиш не из тех, кто унизился бы до подслушивания, – заметил я.

– Безусловно! Но ее показания все-таки мне кое-что подсказали. Я совершил ошибку. Доркас была совершенно права! Ссора произошла раньше, чем я предполагал… Около четырех часов, как она и говорила.