Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? (сборник)

Я смотрел на бассейн и говорил себе, что едва ли, если я буду думать о том, что другим не легче, это утешит меня или поднимет мне настроение. Тогда-то я и решил, что завтра же отправлюсь в «Эксцельсиор» и добьюсь встречи с мистером Балтером, даже если для этого придется таранить ворота грузовиком. И еще я решил обойти все остальные студии. Зайти во все артистические агентства, какие только есть в Голливуде. Я был по горло сыт пренебрежением и отказами.

– Твое положение, разумеется, все-таки лучше моего, – сказала Мона. – Мое же имя, очевидно, во всех студиях уже занесено в черные списки. – Она была очень задумчива. – Не знаю, на что мне нужно теперь пойти, чтобы получить работу. После того, что случилось с Обэнкс.

– Не понимаю… Разве ваша забастовка не победила?! Джонни ведь говорил, что обратится в Союз. Зачем тогда нужен этот ваш Союз, если ты не можешь обратиться в него за помощью?

– Я уже объясняла. Это ничего не даст. Знаешь, как говорят? Будущее человека определено заранее, с момента рождения, может быть, даже с момента зачатия, и, что бы он ни делал, ничего не изменить. Хоть на куски разорвись. От судьбы не уйдешь.

– Ты хочешь сказать, что всякие там кроуфорды, колберы и дитрихи и все остальные родились для того, чтобы стать кинозвездами? Не думаю. Просто им повезло.

Она усмехнулась.

– Ну, может быть, я не совсем так сказала, но мысль верная. И это чистая правда. Ладно, выбрось это из головы.

Тут Джонни распахнул двери террасы, которые вели к лестнице в патио, и заорал:

– Какая там у вас, внизу, погода?

– Чудная, – ответила Мона. – А там у вас, наверху?

– Как по заказу, как по заказу, – гримасничал он. Мне показалось, что он протрезвел. Пиджака на нем не было, галстука тоже, рукава закатаны.

– Джонни, – крикнула ему Мона, – вы когда-нибудь собираетесь спуститься вниз?

– Ну, когда-нибудь – да, – ответил он. – Может, через пару дней. Или пару недель.

– Эй, Джонни, мы тут, внизу, с Ральфом изнываем от тоски. Вы не будете против, если мы пойдем домой?

– Абсолютно, – заявил он. – Хотя… подождите минутку, я проконсультируюсь с хозяйкой…

Он исчез внутри, и тут же на террасе появилась миссис Смитерс. Она была в пеньюаре и пыталась держаться как можно приличнее.

– Вы же не собираетесь уходить? – защебетала она.

«Ах ты старая кляча!» – подумал я.

– Если вы не возражаете, миссис Смитерс, – вежливо произнесла Мона. Посмотрела на меня, и мне стало ясно, что ее мысли схожи с моими. – Нам нужно вернуться к телефону. В это время уже начинают звонить из агентств насчет работы…

– Они рабы телефона, – вмешался Джонни.

– Ну конечно, дети мои, – сказала миссис Смитерс, – разумеется. Если хотите прийти позднее – добро пожаловать.

– Спасибо. Счастливо оставаться.

– Счастливо. – Хозяйка сладко улыбалась, когда Джонни схватил ее и уволок внутрь.

Мона встала, и я тоже. Джонни вышел на террасу и перегнулся через перила.

– Все в порядке, – громким шепотом сообщил он. – С ним все в порядке. – И показал пальцем на меня. – До встречи завтра. – Помахал нам и вернулся внутрь.

Я обвел взглядом патио и вспомнил, каким чудесным мне все здесь казалось когда-то, вспомнил тот день, когда впервые был здесь на приеме, какие тут были слуги и вообще все, свой первый урок, как вести себя за едой, и теперь я уже не был уверен, что такая же вилла когда-нибудь будет и у меня, теперь я в этом уже не был настолько уверен…

– Ну пойдем, – сказала Мона.

– Уже иду, – ответил я.

11

В тот вечер я вдруг обнаружил парк в Де Лонг-при.

Блуждал по улицам в ближайших окрестностях, по Фонтейн, Ливингстон и Качанга-стрит. Улицы были темны и пустынны, я смотрел на дома и говорил себе, что когда-то в них жили Свенсон, Пикфорд, Чаплин, Арбакль и все остальные, тогда съемка фильмов была еще удовольствием, а не бизнесом; шагал куда глаза глядят и думал о тех золотых временах и о том, как жаль, что они никогда не вернутся, переживал это как личную утрату, от которой все еще испытываешь боль и которая вызывает ностальгию, как посещение могилы, где похоронены твои дед, и бабушка, и все родственники. Ты чувствуешь, что не чужой там, даже если у этой могилы никогда в жизни и не был, потому что надгробный камень символизирует нечто такое, что когда-то, давным-давно, ты знал и любил. Нет, на этих улицах я не был чужим…

Наткнулся я на парк совершенно случайно. Вначале подумал, что это двор какого-то дома, потому что обычно не ожидаешь, что парк может быть так мал: он занимал не более полуквартала. Но когда вокруг я увидел скамейки и таблички с надписями: «Ходить по газонам запрещено», я понял, что это парк. Сел на влажную скамейку и огляделся вокруг. Никого больше не было, что пришлось как нельзя более кстати. Все еще слегка моросило, и люди сидели по домам.

Над бульваром в восьми кварталах к северу поднималось красноватое зарево от неонового света реклам. Единственным зданием, видным отсюда, был возвышающийся над крышами домов по другую сторону улицы католический костел на бульваре Сансет с его белой башней, уходившей в ночное небо.