Заговор букв

Тема существования продолжена в этом фрагменте в том числе и чисто грамматически. Пищевой и служащий (кстати, как и пивная) – субстантивированные прилагательное и причастие, но все-таки это не существительные. Пищевой живет решительно мимо общего смысла существования (бережет силы «от служебного износа для личной жизни») и существительного не заслуживает, разве что презрительного «бюрократ». Люди типа кровельщиков ищут общего смысла либо, как мы выяснили в предыдущем абзаце, общего забвения смысла. Поэтому они и появляются в пивной то «парами», то «целыми дружными свадьбами». Справедливости ради надо сказать, что чуть ниже он все-таки назван существительным «пивник», но это происходит не тогда, когда он закрывает заведение и отъединяется для «личной жизни», а тогда, когда открывает да вдобавок оказывается в компании с ветрами, травами и солнцем. Может быть, в этой обмолвке о личной жизни пищевого высвечивается истинное значение личной жизни для Вощева: в применении к пищевому сочетание «личная жизнь» имеет обычное значение, а для Вощева такой жизни не бывает. Его жизнь может быть личной постольку, поскольку она заодно с остальным миром. Личность проявляется в связях, а не сама по себе. Платоновская природа, разорванная внесенной в нее дисгармонией, вынуждена терпеть пустоту; но это не значит, что пустота и дискретность – нечто должное. Такие люди, как Вощев (и сам Платонов), рождены, чтобы восстанавливать расшатавшийся мир (почти по Гамлету), и их трагедия, как и трагедия Гамлета, как и трагедия мира в целом, состоит в том, что даже им это оказывается не по плечу.

Мы остановились только на одной странице платоновского текста. По-хорошему, весь текст требует такого чтения, постоянного погружения в мельчайшие его единицы. Общий смысл книги следует искать не только на уровне сюжета, но и на уровне морфем, которые обладают всеми теми же свойствами, что и текст в целом, а иногда и на уровне фонем. Эта невиданная плотность и превращает прозу Платонова в поэтический текст, в этом секрет его технологии и ключ к чтению его книг.

Автор в диалоге героев. Анализ эпизодов из романа М. Шолохова «Тихий Дон»

Когда в книге разговаривают персонажи (то есть когда мы читаем то, что обозначается литературоведческим термином «диалог»), нельзя забывать, что при этом присутствуют как минимум еще двое – автор и читатель. И если читатель хочет узнать не только то, что говорят герои, но и как автор относится к тому, что говорят герои, ему нужно внимательно смотреть, какие знаки своего присутствия оставил автор между репликами героев.

Рассмотрим с этой точки зрения несколько эпизодов, выбранных почти случайно, из романа «Тихий Дон».

I

Часть I, глава XII. Григорий и Аксинья

Диалог Григория и Аксиньи занимает не всю главу, до него большое пространство уделено авторской речи. Из нее мы узнаем, что автор, неоднозначно оценивая чувство героев (например, про Аксинью сказано, что «припухшие, слегка вывернутые, жадные губы ее беспокойно и вызывающе смеялись»), сочувствует им, а не осуждающему их хутору, который «прижух в поганеньком выжиданьице». Автор знакомит нас с интерьером («В горнице над кроватью протянута веревочка» и т. д.), в котором происходит диалог, рисует детали портретов («Аксинья другой рукой – огрубелыми от работы пальцами – перебирает на запрокинутой голове Григория жесткие, как конский волос, завитки» и т. д.), части пейзажа («Месяц глазастеет в оконную прорезь»). И при всем своеобразии индивидуального стиля Шолохова мы видим, насколько отличается литературная речь автора от просторечия героев, видим у автора эпитеты, метафоры, неологизмы, книжные обороты; у героев – диалектные и искаженные слова, характерное для разговорного стиля построение предложений. Но все это лежит на поверхности, а глубже – конфликт между отношением к героям, которое прочитывается из их реплик, и тем, что диктуется авторскими ремарками. Вот начало диалога, практически свободное от ремарок:

«– Гриша, колосочек мой…

– Чего тебе?

– Осталось девять ден…

– Ишо не скоро.

– Что я, Гриша, буду делать?

– Я почем знаю».

Эмоции Аксиньи здесь как на ладони: по первой реплике видна ее любовь к Григорию, по остальным – страх перед скорым приездом Степана. Григорий же груб, равнодушен и эгоистичен. Далее Шолохов закрепляет это впечатление:

«– Убьет меня Степан… – не то спрашивает, не то утвердительно говорит она.

Григорий молчит. Ему хочется спать».