Заговор букв

Целый ряд особенностей отличает этот строй речи от речи обыкновенной, соответствующей языковым нормам. Начнем с «тридцатилетия личной жизни». Личной жизнью мы называем обычно жизнь интимную, относящуюся к сексуальной сфере; но Платонов явно имеет в виду жизнь вообще. Вощев живет тридцать лет, и писатель подчеркивает «личный», отдельный характер этой жизни, ее самоценность, а в конце абзаца – противопоставленность жизни «общей». Последняя часть этого предложения («где он добывал средства для своего существования») кажется лишней подробностью. Но то, что с первого взгляда избыточно, у Платонова всегда осмыслено. Главная тема его – осмысление личного существования как части единого мира. Вощев добывает средства для существования, чтобы осмысливать его; его основная деятельность происходит в сфере мысли. На заводе этого не понимают, им нужен «общий темп труда» без личной рефлексии. Комическая формулировка, с которой его увольняют – «рост слабосильности», – говорит как раз об отсутствии рефлексии у авторов этой формулировки. Они не вдумываются в смысл слов и высказываются блоками, заимствуя интонацию советских передовиц и партийных документов. «Слабосильность» – слово само по себе противоречивое и оттого бессмысленное, а «рост» появляется только потому, что в молодом советском государстве все должно расти и развиваться. Сочетание «упадок сил», пожалуй, было бы уместнее, но советской администрации чуждо само слово «упадок». Проза платоновского «Котлована» так и строится далее на конфликте двух языковых стихий: насквозь осмысляемой и напрочь бессмысленной.

«Вощев взял на квартире вещи в мешок и вышел наружу, чтобы на воздухе лучше понять свое будущее. Но воздух был пуст, неподвижные деревья бережно держали жару в листьях, и скучно лежала пыль на безлюдной дороге – в природе было такое положение. Вощев не знал, куда его влечет, и облокотился в конце города на низкую ограду одной усадьбы, в которой приучали бессемейных детей к труду и пользе. Дальше город прекращался – там была лишь пивная для отходников и низкооплачиваемых категорий, стоявшая, как учреждение, без всякого двора, а за пивной возвышался глиняный бугор, и старое дерево росло на нем одно среди светлой погоды».

Абзац еще продолжается, но слишком питательный платоновский текст лучше поглощать небольшими порциями. Платонов, как видно из первых двух фраз абзаца, не прочь использовать и вовсе поэтические средства – аллитерацию, например. Количество шипящих таково, что не заметить их нарочитости трудно, хотя в игру вступают и другие звуки. Мы не рискуем однозначно толковать смысл этой аллитерационной работы; скорее всего этот смысл и нельзя выразить напрямую; но текст начинает закипать шипящими, становится густым и плотным с точки зрения звука (последнее сочетание, кстати, вполне в духе автора «Котлована»). Вощев покидает казенную квартиру, но делает это не бездумно, а пытаясь наполнить смыслом каждое движение. Но выход на воздух не помогает, потому что воздух пуст, неплотен, в отличие от читаемой нами прозы, настолько, что связи между предметами в нем не ощущается. Сочетание «на воздухе», близкое по значению к наречию, в следующем предложении оборачивается существительным «воздух» – таким существительным, которое не оправдывает своего назначения. Умные олицетворенные деревья и столь же олицетворенная пыль на дороге в отсутствие связывающих их смыслов хранят покой, не желая тратить силы впустую. Собственно, так же поступал и Вощев «среди общего темпа труда», вот только пыль и деревья некому уволить, да и самого темпа в окрестностях пивной не ощущается. Потерявшийся в этом пустом пространстве герой облокачивается на случайно подвернувшуюся изгородь, которая нам больше ни разу не встретится; однако Платонов сообщает, что это ограда усадьбы, «в которой приучали бессемейных детей к труду и пользе». Почему-то это сообщение (видимо, из-за отстраненной интонации) нас совсем не обнадеживает: «бессемейные» вследствие недавних социальных катаклизмов дети, из которых мы ни одного не увидим, тоже едва ли способны восстановить связи в природе настолько, чтобы жизнь заработала единым механизмом. Когда мы дочитаем повесть до конца, станет ясно, что смерть бессемейного ребенка Насти, вокруг которой постепенно организуется действие и образуются главные объединяющие героев смыслы, окажется тем событием, которое окончательно разрушит в этой книге все связи. И тогда станет понятен ее сюжет: это история поисков, иллюзорного обретения и абсолютной утраты смысла существования. Без смысла существование мира дискретно: отдельно есть усадьба с невидимыми детьми, отдельно – пивная без двора, отдельно – дерево. В такой системе можно сказать, что «город прекращался», а дерево «росло… одно среди светлой погоды». Сочетания необычные, но не у Платонова. У него это значит, что плоскость распадается на отдельные точки. Приведем окончание абзаца: