Заговор букв

Конечно, только поэт может увидеть в ней нечто не от мира сего, и поэтому поэт и Незнакомка составляют пару (в «Невидимке» эта идея «парности» почти утрачена). О Незнакомке поэт говорит теми же словами, которыми говорил о хорошо нам знакомой Прекрасной Даме:

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

В последних трех строфах происходит преображение несимволических (в первой половине стихотворения) вина и солнца в символические:

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

На наших глазах происходит таинство, аналогичное Евхаристии. Соответственно, и переведенный теперь на русский язык латинский афоризм имеет совершенно иное, более глубокое значение. Истина не в том, что мир укладывается в схему, не в том, что мир, которого молодой Блок не знал, не уложился в схему и был романтически отвергнут, а в том, что только поэт, именно Блок, обладает способностью видеть вечное сквозь пошлое и прорывается к истине через знание мира, а не помимо этого знания. Истина в символическом вине, а не в алкоголе. Идея Прекрасной Дамы сохранила, пройдя через кризис, свою ценность, при этом неизмеримо обогатившись реальностью. Она приобрела не только философскую или религиозную, но и настоящую поэтическую ценность.

Образ России в лирике А. А. Блока

В определенный момент А. Блоку начинает казаться, что он обнаружил достойную замену образу Прекрасной Дамы. Попробовав подставить значение революции (очень среднее стихотворение «Ангел-хранитель» и совсем плохое – «Деве-революции»), он, возможно, убедился, что это не дает творческого результата, образ же Руси кажется гораздо более «подходящим кандидатом» на освободившееся место Прекрасной Дамы. Первое «прозрение» приходит к Блоку в стихотворении «Русь» 1906 года:

Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.

И герой, и героиня объяты сном (любопытно, что ей соответствует сон – мужского рода, ему – дремота – женского рода, таким образом, «половой» баланс аккуратно соблюден) и поэтому не взаимодействуют. Герой, которому полагается быть активным, не смеет коснуться даже одежды героини. Если мы отвлечемся от названия и последнего слова в строфе, то стихотворение покажется еще одной беспредметной вариацией на темы ранней лирики Блока. О том, что это не так, говорят следующие пять строф. Туманный образ Прекрасной Дамы, пропущенный через опыт стихов о болотных попиках и чертенятках, дает совершенно новое качество:

Русь, опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна…

Русь сочетает черты женские, а также географические и этнографические черты страны. Собственно, через географию и этнографию и проступают именно женские черты Руси. Блок не показывает какой-то реальной картины Руси, его интересует миф о Руси, ее иррациональная, непознаваемая природа, сущность. Сочетание иррациональности и женственности, стихийности и загадочности и дает право Руси на одно из значений (в данный момент – основное) символа Прекрасной Дамы.

Тропу печальную, ночную
Я до погоста протоптал,
И там, на кладбище ночуя,
Подолгу песни распевал.

И сам не понял, не измерил,

Кому я песни посвятил,
В какого бога страстно верил,
Какую девушку любил.

Прозрение происходит от соприкосновения с тайной национального духа. И это еще один способ снять «негатив» «Невидимки». «Первоначальная чистота» оказывается восстановлена. Отсюда и кольцевая композиция стихотворения, когда после мифологической чертовщины Блок возвращается к первой строфе, где образ Руси только по имени отличается от образа Вечной Жены, облаченной в солнце.