Заговор букв

«Незнакомку» анализировали множество раз, но, думается, внутренняя и внешняя структура (если только мы договоримся, что именно считать внутренней структурой, а что – внешней) этого стихотворения становится более понятной именно в сравнении с «Невидимкой». Создается ощущение, что Блок строфа за строфой повторяет «Невидимку», воспроизводит те же картины, но меняет при этом метод изображения. Если в «Невидимке» перед нами символистская схема, то в «Незнакомке» – почти реалистическое изображение конкретных деталей, сама жизнь:

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Блок последовательно заменяет слова-символы словами, обозначающими конкретные предметы или явления. Вместо абстрактных кабака, дымки, болот, домов теперь рестораны, воздух, канавы, загородные дачи. Вместо загадочного Невидимки появляется слово «дух», выявляющее настоящую природу Невидимки. Вместо блудниц и «ватаги веселых и пьяных» (без существительных) мы видим дам и «испытанных остряков». «Невидимку» можно отнести к любой эпохе; с «Незнакомкой» это невозможно: социальные характеристики предельно конкретны. Слово, как никогда у Блока, соответствует предмету, не проявляя (пока) дополнительных смыслов. Так, вместо метафорического «красного фонарика» мы видим «бессмысленно кривящийся диск». Он, может быть, одушевлен больше, чем красный фонарик, но начисто лишен символичности: солнечный диск и есть солнечный диск – он круглый и плоский, а символу полагается объем многозначности. По первой половине «Незнакомки» можно сказать, что Блок стал реалистом, хотя спешить с этим утверждением и не стоит.

Лирический герой, присутствовавший в «Невидимке» одной интонацией, появляется снова, причем он не противопоставлен обыденному миру, а вписан в него. Он один из пьяниц, а это принципиально новая конфигурация, потому что раньше романтический герой у Блока либо был вовсе один, либо противостоял миру людей. Но такого рода «вписанность» в мир не исключает одиночества:

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.

Одиночество это и становится не оправданием, но залогом возможного отличия героя от «пьяниц с глазами кроликов». Их плоская, как солнечный диск, истина находится в самом обычном алкоголе, а его опьяняет влага «терпкая и таинственная». Это не значит, что в пятой строфе он пьет символическое вино. Это значит, что в обычном вине может таиться (и дальше это обнаружится) символический намек, но почувствовать таинство в пошлости может только поэт. У Блока есть вариация на темы «Незнакомки», где мы читаем такую строфу:

Средь этой пошлости таинственной,
Скажи, что делать мне с тобой –
Непостижимой и единственной,
Как веер дымно-голубой?

Блок-реалист находит место в своей поэзии настоящей жизни; Блок-романтик оценивает жизнь как пошлость; Блок-поэт научается чуду претворения пошлости в поэзию, преодолевая пошлость в жизни.

Нетрудно посчитать, что Незнакомка появляется в седьмой строфе тринадцатистрофного стихотворения, то есть в самой середине, и ее появление, как и во множестве других стихотворений, становится кульминацией. С появлением Незнакомки сатира сменяется лирикой, сама музыка стихотворения становится иной. Обратившись к «Невидимке», мы легко устанавливаем, что и там героиня появляется в седьмой строфе, только строфа эта – последняя. Соответствие первой половины «Незнакомки» «Невидимке» установлено. Сюжет тот же, только формы его решения различны: вместо условно-символической нам предлагают реалистическую трактовку, которая, несомненно, много удачнее и ценнее в художественном отношении. Перемещая ключевой женский образ из кабака в ресторан, Блок преодолевает негативное отношение к нему, тот ужас, который слышится в «Невидимке». Там героиня продажна, а здесь на это нет прямых указаний, напротив, нам говорят о «девичьем стане» и о том, что она «всегда без спутников». Хотя, с другой стороны, что делать одинокой женщине в ресторане начала ХХ века? Как бы то ни было, именно она то окно, через которое можно провидеть другой мир. Незнакомка одновременно и реальная женщина (ее портрет снабжен массой совершенно не символических подробностей), и сон поэта о Прекрасной Даме, о чем говорит избыток туманного – и окно «туманное», и дышит она (то есть пахнет) «духами и туманами». Архетипичность образа подчеркнуто объединена с сиюминутностью:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка…

«Упругими» шелка могут быть только на живой соблазнительной женщине, а «древние поверья» говорят нам о ее вечности.