Заговор букв

Место сельского (как правило) храма занимает пригородный кабак, то, что было чистым, становится нечистым, но «синяя дымка» и «красная заря» нам уже должны быть знакомы. Однако вместо трепета и благоговения автор испытывает тревогу и отвращение к тому, символами чего эти словосочетания являются. Точки на концах строк в этой строфе, четко разделяющие трехцветный мир, могут подсказать судьбу цветов: белый стал черным, синий остался синим, несколько, правда, потеряв в «надмирности», красным завладел малоприятный «Невидимка», отчасти напоминающий Недотыкомку Сологуба – и именем, и ролью:

Танцует над топью болот,
Кольцом окружающих домы,
Протяжно зовет и поет
На голос, на голос знакомый.

Мир не ограничивается одним кабаком, есть еще и «домы», и «болота», и этот странный Невидимка, сбивающий с толку (и уже сбивший), обволакивающий пошлостью и тленом человеческий мир. Но мы не видим здесь важнейшего элемента – «я». Тот, кто задает вопросы, никак не присоединяется к людям. Он их осуждает, презирает, но он не с теми, кого вопрошает:

Вам сладко вздыхать о любви,
Слепые, продажные твари?
Кто небо запачкал в крови?
Кто вывесил красный фонарик?

Не похоже, чтобы автор вопросов собирался обвинить в этих грехах себя.

Блок теперь весь мир осмысляет как кабак или публичный дом. Знаком последнего является «красный фонарик», в который превращается закатное солнце. Знак «брачной зари» опошлился, сакральное стало профанным. Союз поэта с божеством, символом Вечной Женственности, не состоялся, и мир утвердился в своей обычной пошлости и грязи. Невидимка, исподволь управляющий людьми, сравнивается даже не с ними, а с животными, он ниже человеческого:

И воет, как брошенный пес,
Мяучит, как сладкая кошка…

Не этого ли пса будут потом нервно отпихивать красногвардейцы в «Двенадцати»? Теперь он подменяет лирического героя, выполняет его функции:

Пучки вечереющих роз
Швыряет блудницам в окошко…

Вспомним, как юноша бросал белые цветы за церковную ограду, пытаясь установить контакт с Прекрасной Дамой. Невидимка теперь пародирует его. Белые цветы заменены «вечереющими розами» (то есть закатного цвета), да и направление изменено. Блудницы, которых много, теперь уже в «храме» (в кабаке), и контакт устанавливается по-будничному легко:

И ломится в черный притон
Ватага веселых и пьяных,
И каждый во мглу увлечен
Толпой проституток румяных…

Доминируют черный и красный цвета, цвета грязи, греха, порока. Каждое предложение после тройного вопроса (таких предложений мы видим пять подряд) заканчивается многоточием. Пожалуй, в этих многоточиях видна позиция лирического героя. Мир установил контакт с некой Дамой, обращенной им в блудницу (а как иначе он может воспринять идею Вечной Женственности?), оставив поэта не у дел. Этот сюжет использован Блоком не только в лирике, но и в драматургии («Незнакомка»). Мир не отвечает на возмущенные вопросы. Поэт сам констатирует то ужасное, что творится вокруг него, но делает это не слишком уверенно, он растерян – отсюда и многоточия. Произошла подмена, прекрасная идея убита, Невидимка торжествует:

В тени гробовой фонари,
Смолкает над городом грохот…
На красной полоске зари
Беззвучный качается хохот….

Но последний и самый сильный удар для поэта – появление в кабаке самого божества:

Вмешалась в безумную давку
С расплеснутой чашей вина
На Звере Багряном – Жена.

Вечная Женственность приобретает апокалиптические черты, солнце отождествляется со зверем. Ожидания романтика Блока, как и всякие ожидания всякого романтика, не оправдались, и он трагически разочарован. Как известно, вне разочарования романтизма не бывает, он и появился из разочарования. Если бы Блок остался в этом обиженном состоянии, не пытался преодолеть непонимания между собой и миром и более глубоко постичь идею Вечной Женственности, то он не стал бы великим поэтом. Великим его сделала способность к развитию. Самый разительный пример такого развития – движение от «Невидимки» к «Незнакомке», от апреля 1905 года к апрелю 1906 года.