Заговор букв

Очень скоро Блок выйдет и к другим, более общим или более узким значениям излюбленного символа, но к образу России будет возвращаться постоянно. Одно из самых удачных возвращений – первое стихотворение из цикла «На поле Куликовом», где к географической и этнографической концепции Руси добавляется историческая концепция опять же символистского толка. Известно, что Блок воспринимал Куликовскую битву как знаковое, символическое, а не конкретно историческое событие. Попробуем увидеть в этом стихотворении элементы, привнесенные из ранней схемы, то есть метасюжета. Мы довольно быстро их обнаруживаем: река, мгла, даль, сон, закат в крови, автор-воин, Русь вместо Прекрасной Дамы («жена моя»). Разумеется, все эти знакомые элементы собираются в совершенно новую конфигурацию:

Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.

Эта картина, кажущаяся конкретной, – только ступень для мистического обобщения:

О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Совершенно замечательный образец «ясности». Метафора «стрела пути», появившаяся из близкого к фразеологизму сравнения «прямой как стрела», действительно ясна, но в результате дальнейшего словесного танца возникает метафорическая круговерть, которая отнюдь не ясна. Стрела пути «пронзает грудь», то есть это не путь, лежащий в пространстве, как могло бы показаться по первой строфе, или во времени, как можно было бы подумать, исходя из названия. Это внутренний путь мистического переживания. Словосочетание «татарская древняя воля», если понимать волю как относительный синоним свободы, вообще не имеет смысла с исторической точки зрения. Видимо, речь идет о некоей восточной, азиатской (в противовес западной, европейской) иррациональности. Надо учесть и то, что кажущееся иррациональным, беззаконным с точки зрения европейца, вполне понятно азиату (слово «татарская» – чистейший символ и никакого отношения к реальным татарам не имеет). Об этой ясности, то есть близости, понятности, и говорит Блок.

Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной –
Я не боюсь.

Степь «обезбреживает» и волю, и тоску, и сам путь. Отсутствие четких границ для глаза, границ по «вертикали» сообщает «безбрежность» и национальному характеру, мистический алгоритм которого пытается нащупать Блок в своих стихах о России. Иррациональность, непросчитываемость этого характера сродни «зарубежной мгле» в том смысле, что выход «по ту сторону», за рубеж жизни, в нематериальный мир для человека иррационального склада представляет почти обычную практику. Свидригайлов рассуждал о том, что потусторонний мир могут созерцать только больные, ненормальные люди. Но русский, или азиат по европейским представлениям, и есть человек вне нормы. «Загадочная русская душа» видится такой только немецкому бюргеру или французскому рантье; сам русский человек чувствует себя в этой загадочности как рыба в воде.

Конечно, эти стихи заканчиваются «закатом в крови». Конечно, они об обручении – мистическом обручении поэта-воина (и он не один, как в большинстве стихов, а представляет некое множественное число – «мы») с родиной посредством «вечного боя». Конечно, нужно отметить неровный ритм этого «вечного боя». Конечно, в остальных стихах цикла появляются некоторые детали Куликовской битвы (Непрядва, Дон, Мамай), весьма, впрочем, условные. Но – и это главное «конечно» – в сущности мы получаем новое содержание для старой схемы. Теософия насыщается историософией, философией национального духа, при этом герой и героиня лирики заметно меняются, отношения их усложняются, поэт учитывает все новые пласты жизни. Русь-жена и Вечная Женственность существуют параллельно (скорее – нераздельно и неслиянно):

Ты сошла, в одежде, свет струящей,
Не спугнув коня.

И:

Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.

Это сказано о Прекрасной Даме. Русь материальна, Прекрасная Дама становится духом Руси. Последнее слово цикла («Молись!») прямо возвращает нас к схеме «Я – храм – Она». Петя Трофимов из «Вишневого сада» говорил о том, что вся Россия – сад. У Блока Россия становится храмом, храмом все той же Вечной Женственности.