Заговор букв

И тут самое время вернуться к Чичикову. Шукшин в рассказе «Забуксовал» выводит персонажа, которому становится ужасно обидно, что Русь-тройка везет жулика Чичикова и это перед ним «постораниваются… другие народы и государства». Сельскому учителю, к которому со своим новым пониманием Гоголя приходит этот персонаж, особенно нечего противопоставить такой неожиданной для него мысли, кроме не слишком убедительного утверждения, что Гоголь так не думал. В конце концов, текст говорит сам за себя. Если бы читатель имел право понимать только то, что имел в виду автор, а не то, что потенциально заложено в тексте, книги едва ли переживали бы одно – два поколения, как это и бывает со средней литературой, лишенной потенциала разворачивания новых смыслов во времени. По-настоящему художественный текст со временем только обогащается за счет проявления этих новых смыслов.

Гоголь взвалил на свои плечи непосильный груз эпопеи об исторических судьбах России. И в конце первого тома «Мертвых душ» он пытается поговорить уже не с читателем, а с самой историей. Судьба этого разговора сложилась примерно так же, как судьба разговора Дон Жуана со статуей Командора. Дон Жуан провалился непосредственно в ад. Гоголь, стоя на территории ада (первая часть поэмы, как известно, и была задумана как аналогия «Ада» Данте), проваливается в безумие. Дело в том, что история ему ответила, но не при его жизни и даже не при жизни Шукшина, попытавшегося прочесть в концовке первого тома именно то, что там написано. Думается, история ответила Гоголю уже в наше время, когда чичиковщина – впервые в русской истории почти на законных основаниях – восторжествовала. Чичиков ведь и есть тот новый русский герой, который сидит в тройке. Правда, народы не очень-то торопятся постораниваться, оказавшись на пути его стремительного движения. Зато он сам вполне упоен этим движением. И какой же русский не любит быстрой езды?

Я никак не настаиваю, что подобное прочтение этого эпизода – единственно возможное. Шукшинский герой, например, решил не посвящать в свои сомнительные мысли сына. Но сейчас гораздо более жесткое время. И трагический диалог Гоголя с историей теряет чисто литературоведческий интерес, приобретая невиданную актуальность: ведь это нашим детям предстоит решать, какую роль выбирать в бешеном движении тройки, кем быть – Чичиковым, Селифаном или в испуге остановившимся пешеходом?

Портретная галерея

1

Романтический герой. Портрет Печорина

В нашу задачу не входит детально исследовать изменения в описании внешности Печорина на протяжении всего романа или сопоставить портрет Печорина с портретами других героев, так или иначе связанных с ним, например Ставрогина из романа Достоевского «Бесы» (впрочем, к сопоставлению с Павлом Петровичем из «Отцов и детей» мы прибегнем в другой статье); достаточно будет разобрать капитальный портрет Печорина из «Максима Максимыча». В небольшой новелле этот портрет занимает приблизительно 15 процентов объема. Это единственная возможность посмотреть на Печорина «вживую», то есть глазами самого рассказчика, а не в пересказе. До этого мы узнаем о том, как выглядит Печорин, из уст Максима Максимыча, который едва ли может быть полноценным свидетелем. Он прекрасный рассказчик, но отсутствие рефлексии и психологическая зависимость от Печорина лишает его возможности дать толкование внешности своего товарища; Печорин для него лишь загадка. В дневнике же Печорина мы, естественно, найдем все что угодно о герое, но только не его портрет. Поэтому сосредоточимся на полуторастраничном описании, принадлежащем ближайшему к автору персонажу – рассказчику, обладающему склонностью к рефлексии и в какой-то степени равному Печорину социально и интеллектуально.

«Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев».