Заговор генералов

Антон оттолкнул незапертую калитку. Поднялся на крыльцо. Постучал. Ответа не было. "Неужто и здесь..." Постучал еще. Потянул ручку. Дверь отворилась. Из сеней в горницу – тоже не на замке.

В комнатке-боковушке послышалось движение. Скрипнули половицы. Наденькин голос:

– Кто там? Ты, Сашко?

Девушка ступила в горницу. Вгляделась, обмерла:

– Антон!

– Здравствуй, Наденька.

Она прижалась к его гимнастерке и зарыдала, плечи заходили ходуном.

– Что ты? – мягко положил он ладони на ее руки. – Чего ты?

– Дура – вот почему!.. – она подняла лицо. Плачущие глаза ее сияли. Приехал! Живой! Как раз сию секундочку ты мне снился!..

Тут только, отстранив, он увидел – она сама на себя не похожа: на белых исхудалых щеках острей обозначились скулы и углубились ямочки. Вдвое больше стали глаза. И нет ее роскошной косы, острижена чуть не под солдатский ноль.

– Что с тобой?

– Да я ж, миленький, тифом переболела... Уже было померла, да мамо выходила...

– Не может быть! – полоснуло его. – Наденька, родная моя!

– Теперь ожила, – благодарно улыбнулась она, и вместе с ямочками проступили на щеках и у глаз морщинки. – С домом управляюсь. Маму с Женькой в деревню отправили, не так там голодно... – Судорожно, порывисто, чего-то страшась, заглотнула воздух. – Я так тебя ждала! Так... – Она потянула его за руку.

Наброшенный на плечи, на ночную сорочку платок соскользнул. Антон увидел белого жучка – след оспяной прививки, россыпь родинок.

– Идем!..

Пахнуло полынно-горьковатым чистым теплом. Он сделал шаг к ее комнатке. И остановился – как запнулся.

– Нет, Наденька... Я пришел к Сашке.

2

Александр Федорович Керенский сидел за своим, бывшим императорским столом в бывшем кабинете Александра III, а Борис Викторович Савинков – в просторном, увенчанном государевым вензелем кресле у стола. Министр-председатель внимательно изучал бумагу, представленную ему на подпись управляющим военным министерством.

Это был новый список лиц, подлежащих аресту в ближайшие дни. В списке значились как члены императорской фамилии, великие князья и наиболее приближенные к Николаю Романову сановники, так и наиболее видные большевики, еще находящиеся на свободе.

Список был как бы чертежом конструкции, которую терпеливо и целеустремленно возводил Савинков. Конструкция падежная. Прежде всего из-за отсутствия лишних деталей. Память о любимом Париже подсказывала Борису Викторовичу пусть и не оригинальное, но точное сравнение: башня Эйфеля. Ажурно-четкая, она вознеслась над всеми дворцами и фабричными трубами мира.

В конструкции Савинкова деталями были люди. Не только плитами опор, балками, но и соединительными винтами, кронштейнами, перилами прочной лестницы и ее ступеньками. Люди же были и строительным мусором, а также утяжелявшими его сооружение элементами. Все лишнее – прочь!..

Сейчас нужными Савинкову деталями были Керенский и Корнилов. Борис Викторович не заблуждался в оценке их качеств. Министр-председатель марионетка, которую по ошибке, под влиянием всеобщего психоза, пока принимают всерьез; истерик, "маленький Наполеон", комичный в своем подражании великому французу. Болезненно тщеславный актер. Обнажающиеся верхние десны и пена в углах губ, когда Керенский заходился, вещая, были физически противны Савинкову. Однако все эти качества, роль, которую сегодня играл Керенский, и заранее предопределенная недолговечность его пребывания на исторической сцене, – все это как раз и нужно было Борису Викторовичу.

Что же касается Корнилова, то эта "деталь" обладала совершенно противоположными качествами: генерал ничего не понимал в политике и совершенно не разбирался в правилах ее игры; сие было ему просто не по разуму. Но зато это был железный человек, острый, беспощадный меч. А оружие – Савинкову это куда как известно – само по себе нейтрально. Просто продукция. Все зависит лишь от того, в чьих руках оно окажется. Лавр Георгиевич должен быть в его руках.

"...Спускалась ночь над их могилой, забытой, неизвестной..."

Аресты, которые Савинков наметил, должны расчистить площадку для его башни. Нет, он не чрезмерно жесток и не хочет, чтобы его башня возвышалась посреди вытоптанной пустыни: пусть темнеет вековыми дубами лес, пусть зеленеет трава на лужайках... Но выкорчевать дряхлые пни монархии и колючие терновники большевизма необходимо. Если взвесить на весах души, кого он ненавидит сильней – царедворцев или большевиков, – гирьки окажутся равной тяжести. Он жгуче ненавидит и тех и других.

Это могло бы показаться парадоксальным: начинал-то он свой путь от того же межевого столба, что и все нынешние большевики. Его старший брат, революционер, погиб в Сибири, в ссылке. Сам он еще в конце прошлого века участвовал в студенческом движении, а в первый год века нынешнего примкнул к социал-демократическому петербургскому "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса" и по делу социал-демократов был выслан в Вологду.

"Луначарский А. В.", – выделил он в списке.