Савинков приказал начальнику контрразведки полковнику Медведеву: "Установите самое тщательное негласное наблюдение за ординарцем генерала Корнилова рядовым Завойко. Проследите его связи. Обо всем интересном докладывайте немедленно". "Будет исполнено!" – подобострастно, как и следовало, ответил, вытянувшись, тот.
Если станет необходимым, Савинков в любую минуту откажется от Корнилова. И разделается с Керенским. Министр-председатель уже играет не по правилам: Савинков рассчитывал, что после пертурбации с недавним составом кабинета премьер предложит ему пост военного министра. Керенский пожадничал – удостоил лишь портфеля управляющего, иными словами – товарища министра. Это ему зачтется. Хотя не в портфелях и креслах нынче дело. Савинков терпеть не может постепеновщины. Как и при подготовке террористического акта, нужно все тщательно рассчитать, назначить метальщика и выбрать момент.
"Мой враг дрожит перед своей судьбой..." Савинков был поэтом террора. Но сам, как ни странно, стихов не писал. Зато любил и знал на память почти все стихи поэта и лучшего своего друга, которого горячо поцеловал в губы, вручая ему завернутую в газету бомбу и направляя в сторону Никольских ворот, на верную гибель, – Ванюшу, Ивана Платоновича Каляева...
Александр Федорович ерзнул за своим, бывшим императорским, столом и оторвал Бориса Викторовича от его меланхолических мыслей.
– Вы вполне убеждены, что аресты произвести необходимо?
– Не только убежден, но и решительно настаиваю на этом.
Керенский протянул руку к чернильному прибору. Взял перо. Опробовал его, обмакнув в серебряную чашу. Перо также некогда принадлежало Александру III. Какие письмена выводило это перо в руке самодержца?..
И все же он медлил поставить сейчас свою подпись под списком.
Вчера Керенский тщательно исследовал досье генерала Корнилова. Биографию. Послужной список. Представления к званиям и наградам. Все это было по-канцелярски выхолощено и нивелировано. Но министр-председатель обратил внимание на собственноручные распоряжения и предложения генерала. На памятную телеграмму, начинавшуюся словами: "Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого..." – и заканчивавшуюся фразой: "Если правительство не утвердит предлагаемых мною мер... то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего". Вепрь проявил свой характер!.. Но тогда, в сумятице тех ужасных часов, когда отовсюду сыпались донесения об отступлении, Керенский не обратил внимания на другое, что приковало его взор вчера: к телеграмме Корнилова была приложена шифровка от комиссара Юго-Западного фронта: "Я со своей стороны вполне разделяю мнение генерала Корнилова и поддерживаю высказанное им от слова до слова." И подпись: "Савинков". И еще: вырезка из газеты "Русское слово", и в ней, в номере за одиннадцатое июля, полный текст телеграммы главкоюза, слово в слово! Такой же строго секретной и шифрованной, как позднейший ультиматум!.. Странное, поистине удивительное совпадение... Керенский превосходно знал силу печатного слова. Сам, в бытность присяжным поверенным, к каким только ухищрениям не прибегал, чтобы появилось его имя на газетных страницах. Пресса создает популярность, в ее власти вознести в кумиры толпы или низвергнуть в прах. В случаях с телеграммами Корнилова она играла на повышение курса его акций. Неужели прямолинейный генерал оба раза сам... Нет. Исключено. Абсолютно супротивно его характеру. Кто же тогда? Савинков?
Кому на Руси не известно его характерное лицо с мечтательно-спокойными серыми глазами?.. Беллетрист, убийца. От одного лишь звука его имени трепетали великие князья и министры... Сподвижник Азефа, руководитель боевой организации эсеров. Но как он оказался здесь теперь? Кажется, объявился вдруг в должности комиссара Юго-Западного фронта. А потом? Черт его знает. Deus ex machina[17]
. Вернее, дьявол. А теперь сам Керенский назначил его управляющим главного своего имения – военного министерства.