Заговор конца света

В плане межличностных связей «люди будущего» вынуждены ограничиваться частичными и поверхностными контактами. Для глубоких и длительных отношений у них просто нет времени. Все подчинено сугубо частным и локальным задачам, определяемым спецификой конкретного момента. Зато в управленческом плане такой человек — Тоффлер называет его Ассоциативным Человеком — обладает неоспоримым преимуществом. Деятельность человека администрации предопределена правилами организации, с которой он связан, тогда как Ассоциативный Человек реализует себя за ее пределами. Его удел — «ассоциации», временные объединения, где каждый раз возникает новая задача, требующая индивидуальных навыков и способностей. Такое поведение можно сравнить с движением свободного электрона в проводнике, легко проходящего между узлами кристаллической решетки.

«В каком-то смысле, быстротечность — это свобода»^{133}.

Поскольку Управление пытается подобные ассоциации формировать в принудительном порядке (заведомо обреченная попытка угнаться за требованиями момента), то и люди в них попадают совершенно случайные. Вчерашний официант становится механиком, а шофер Тузик отправляется в лес старшим лаборантом… Кстати, о Тузике. Если мы присмотримся к этому колоритнейшему персонажу, то с удивлением обнаружим Ассоциативного Человека собственной персоной.

Даже его профессия шофера приобретает знаковый характер. Перед нами типичный «перекати-поле», кочевник по природе. На волосатой руке татуировка: «только вперед». В любых условиях он каким-то непостижимым образом оказывается на своем месте и уже изыскивает возможности для получения удовлетворения «от проделанной работы». На фоне растерянных, замороченных от постоянных реорганизационных перестановок людей Тузик выделяется откровенным довольством своим текущим сиюминутным положением. Для него законы существуют, чтобы с их помощью получать желаемое. И не только для себя: Перецу он подробно объясняет, каким образом можно найти лазейку в законодательстве Управления и вырваться на Материк.

«У Тузика, кажется, две судимости, и почему-то совсем не за то, за что следовало бы. Первый раз он попал в колонию за кражу почтовых наборов соответствующего предприятия, а второй раз — за нарушение паспортного режима». В Управлении на него также сыплются жалобы и взыскания, причем по совершенно посторонним поводам. Люди администрации не могут не чувствовать его внутренней чужеродности, бессознательно их раздражающей. Поэтому Тузику приходится выступать в роли местного диссидента, что он делает опять же не без удовольствия.

«Все время этот Тузик, что за елки-палки? Свет на нем клином сошелся, что ли? То есть в известном смысле сошелся… Кефироман, бабник отвратительный, резинщик…» Добавим, что он хороший рассказчик и вообще артистичен от природы. «Красивый, наглый, точный в движениях и пахнущий ногами». «Плебейская» профессия служит подсказкой: перед нами характерный представитель касты шудр, маргинал и деградант.

Его антипод Перец — не менее выраженный неоантроп. Это единственный человек в Управлении, кто пытается думать. Неудивительно, что, подобно Вечеровскому, он находится под сильнейшим давлением. «Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен — тоской по пониманию». Но смыслы давно ушли из мира Управления. Директивы следует выполнять, по возможности не вникая, «потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте — это гибель всей административной деятельности»^{134}.

Тем не менее, Управление все ощутимее топчется на месте. Традиционные иерархические структуры, идеально подходившие для решения рутинных проблем, теперь захлебываются под лавиной новой информации. На ее прохождение через все ступени бюрократической иерархии тратится недопустимо много времени. А в эпоху всеобщего ускорения темпов жизни любое запаздывание с принятием решений имеет фатальные последствия. В «Улитке» мы застаем фактически уже агонию административного голема. Тотальная дезорганизация приводит к тому, что на директорском месте оказывается самый неподходящий человек — Перец. По крайней мере, никому другому из бесчисленных сотрудников не могла бы прийти столь крамольная мысль: «А Управление-то зачем? Я зачем? Распустить Управление, что ли? Ему стало весело и жутко».