Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

Хотя в 1939 г., заключая свои показания по этому вопросу, Артузов сказал, что «существование заговора в СССР, в особенности в Красной армии, едва ли возможно»¹²⁸⁸, разработка дела по «военной партии» была возобновлена в 1935 г., когда в руководство ИНО ГУГБ НКВД пришел Слуцкий. Но ничего нового по нему обнаружено не было¹²⁸⁹.

Насколько «дело о военной партии Тургуева-Тухачевского» было использовано следствием и сыграло свою роль в деле о «военно-фашистском заговоре» в 1937 г., сказать трудно. Я еще вернусь к этому вопросу. Здесь же приведу некоторые соображения, которые возникают при знакомстве с цитированными выше материалами.

Контекст всей ситуации, возникшей в конце 1932 – начале 1933 гг. в ИНО ОГПУ в связи с получением информации о «военной партии генерала Тургуева», позволяет выдвинуть различные ей объяснения. Начнем с того, что можно принять в качестве объяснения версию Артузова (не буду ее вновь пересказывать). Но возможно, что эти сведения отражали реальную ситуацию и «военная партия» «генерала Тургуева», являвшегося на самом деле Тухачевским, в СССР в реальности существовала к концу 1932 г.

Поскольку Зюзь-Яковенко стал советским военным атташе в Берлине с конца 1931 г., надо полагать, он отправился в Берлин, уже войдя в состав «военной партии генерала Тургуева-Тухачевского». Следовательно, таковая «военная партия» должна была существовать, по меньшей мере, с конца 1931 г. Впрочем, странно, что арестованный 6 июня 1937 г. комдив Зюзь-Яковенко оказался малозаметным в «деле Тухачевского», как и вопрос о «военной партии генерала Тургуева». Во всяком случае, комкор Фельдман, показывая на следствии, что Тухачевский в начале 1932 г. сообщил ему о своей «военно-троцкистской организации», ставившей своей целью свержение правительства, как уже сформировавшейся, отражал ситуацию, в сущности подтверждающую агентурную информацию о «военной партии». Расхождение в идеологии «военной партии» и «группы Тухачевского», представленной следствием Фельдманом («троцкистской» по политической окраске), не существенно, если нас прежде всего интересует вопрос о реальности существования такой «военной партии Тургуева-Тухачевского». Отсюда напрашивается вывод: нарком Ягода откуда-то (помимо ИНО ОГПУ) точно знал, что за псевдонимом «Тургуев» скрывается Тухачевский, как знал и то, что «военная партия Тухачевского-Тургуева» – это реальность. И он, Ягода, преднамеренно «свернул» расследование информации о «военной партии», чтобы использовать эту информацию в своих конспиративных интересах: в качестве компромата против Тухачевского, для привлечения последнего к участию в «кремлевском заговоре и перевороте». Но в таком случае Ягода располагал сведениями о «военной партии» или «группе Тухачевского» из других источников, получив эти сведения по другим каналам. По существу, эта версия подсказана цитированными выше показаниями Г.Е. Прокофьева.

Допустим, однако, что Ягода действительно имел сведения о том, что агент, сообщивший о «военной партии», был на самом деле агентом-двойником и информация, им представленная, является дезинформацией. Тогда такое, столь категоричное утверждение профессионального и опытного чекиста Ягоды, что «Тургуев» – это Тухачевский, а агент – двойник, оставленное без комментариев (в такой ситуации и по поводу такой информации), вряд ли могло удовлетворить другого профессионального чекиста и опытного контрразведчика Артузова. Служебное подчинение мнению и распоряжению начальника, обусловленное дисциплинарными предписаниями, оставляло без ответа возникшие у него вопросы, обусловленные профессиональной практикой и привычкой. И Ягода серьезно рисковал, особенно если учесть его далеко не самые лучшие личные отношения с Артузовым.

В свете приведенных выше сведений и размышлений по делу о «военной партии» напомню ранее приводившиеся подробности из следственных материалов дела о «группе Смирнова А.П., Эйсмонта и др…» в 1932–1933 гг., в контексте которого неодократно выражалась обеспокоенность возможной причастностью Тухачевского к этой группе.