В этих показаниях интересно, прежде всего, то, что, во-первых, Тухачевский упорно называет «заговор» «военным», а не «военно-троцкистским», как он был квалифицирован в вопросе следователя. Во-вторых, Тухачевский фактически не признал связь своего «военного заговора» с Троцким, выразив лишь предположение, что тот мог о нем знать. В-третьих, не отвергая сведений о получении записки от Седова (но не от Троцкого лично!) через Путну с предложением установить «более близкую связь с троцкистскими командирскими кадрами», ответил согласием. Но непосредственно он ответил согласием комкору Путне, а не Седову и не Троцкому; в-четвертых, эти «близкие связи» Тухачевского «с троцкистскими командирскими кадрами» существовали в действительности, хотя бы с теми же Путной или Примаковым, однако доказать, что эти связи имели политически-конспиративный, основанный на «троцкистской ориентации», а не служебный характер, по существу, было невозможно. В-пятых, сообщение Тухачевского, что записку Седова он сжег, фактически исключает ее как следственную улику и делает сохраняющей лишь словесные, воображаемые признаки реальности. В контексте рассматриваемого вопроса о «группе Тухачевского», о которой столь детально давал показания Фельдман, целесообразно привлечь пристальное внимание к так называемому «последнему слову Тухачевского» на судебном процессе.
«…Всякая группировка становится антисоветской…»
При надлежащем анализе и подходе «последнее слово Тухачевского» позволяет пролить немного света на «заговор Тухачевского», точнее, на то, что инкриминировалось ему и квалифицировалось как «заговор».
«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана, – так начал свое последнее слово М.Н. Тухачевский на судебном процессе 11 июня 1937 г. – Я хочу сделать вывод, что
Проанализируем первое положение
, нуждающееся в комментарии. ТухачевскийС точки зрения субъективного настроя членов этой «группировки» она не была антисоветской, направленной против советской власти, против советского государства. Иными словами, по своему субъективному настрою и направленности она не была ни антисоветской, ни троцкистской, ни «правой», ни профашистской и прогерманской, но могла быть расценена в качестве таковой, и только таковой, по существу своему, в силу сложившейся социально-политической структуры и системы СССР, в силу объективных обстоятельств внутриполитического характера и международного положения СССР.
Идеологическая концентрация в СССР достигла своего предела, персонально воплощая социализм и советскую власть в личности Сталина, а Красную армию – в личности Ворошилова. В сущности, это уже «обожествление» этих имен, превращение их в некими «метафизические» символы. Поэтому всякое выступление против них означало «измену», «предательство». Всякая связь с кем-либо за рубежом вне ведома Сталина и Ворошилова – это измена, предательство.