Можно было бы объяснить настойчивый вопрос следствия о причастности Тухачевского к делу «Смирнова – Эйсмонта» появившейся в распоряжении ОГПУ информацией о «военной партии» Тургуева-Тухачевского. Однако сведения о ней в ИНО ОГПУ, напомню, появились лишь в декабре 1932 г., а вопрос о Тухачевском следователь Молчанов задавал 27 ноября 1932 г. Это значит, что следствие ставило эти вопросы, отталкиваясь не от зарубежной агентурной информации о «военной партии генерала Тургуева», а на основании каких-то иных источников о «группе Тухачевского». В НКВД, которым формально еще руководил Менжинский, а фактически Ягода, уже имелись какие-то сведения об оппозиционно-конспиративных антиправительственных настроениях Тухачевского. Не буду утверждать, что тогда, в 1932 г., они уже были направлены против Сталина. Но нет никаких сомнений, что эти настроения были, безусловно, антиворошиловские, то есть антиправительственные. Впрочем, согласно некоторым свидетельствам, существование «группы Тухачевского» не было какой-то тайной.
«Я знал, что существует группировка Тухачевского, – признавался командарм 2 ранга Я.И. Алкснис на заседании Военное совета 3 июня 1937 г., – знал, что существует такая армейская группировка Тухачевского; видел это, чувствовал ее. Видел, что если эта группировка какие-нибудь организационные мероприятия проводит, если Тухачевский что-нибудь сказал, то из Белоруссии и с Украины сразу выдвигают те же самые мероприятия. И попытайся иногда противодействовать – ничего не выйдет, по шее получишь… Но разве не было известно, что собираются по квартирам, пьянствуют? Это всем было известно. Я, во всяком случае, об этом знал…»1290
.Многократно перечитывая опубликованные материалы следствия по «военно-фашистскому заговору», а также другим политическим процессам, я попытался установить степень достоверности содержащихся в этих материалах фактов – как обвинений, обращенных к подследственным, так и их показаний. Остановлю внимание лишь на обвинениях Тухачевского, его показаниях и его «признаниях».
В «Справке» по «делу о военно-фашистском заговоре в Красной армии», утверждается, что основанием для ареста Тухачевского 22 мая 1937 г. послужили показания Фельдмана от 19 мая 1937 г. Что же показал Фельдман на следствии, что было следствием квалифицировано как антисоветская заговорщическая деятельность и рассмотрено в качестве основания для ареста Тухачевского?
«В военно-троцкистский заговор я был вовлечен в начале 1932 г. в Москве Тухачевским Михаилом Николаевичем», – начал свое признание Фельдман. Что же он имел в виду под «вовлечением в военно-троцкистский заговор»?
«Вовлечению меня в эту организацию, – продолжал, конкретизируя сказанное, Фельдман, – предшествовала обработка со стороны Тухачевского, когда я был в Ленинграде в должности начальника штаба ЛВО, Тухачевский неоднократно в беседах со мной высказывал недовольство руководством армии – Ворошиловым. Высказывал ряд моментов о личных обидах, о недооценке его как крупного военного специалиста, о том, что в прошлые годы гражданской войны он, как командовавший фронтами, имел огромные заслуги и его Троцкий высоко ценил, а в теперешней обстановке его отодвигают на задний план. Эти разговоры происходили в Ленинграде и встречали с моей стороны должное сочувствие и одобрение. Приехав в конце августа 1931 года в Москву, приблизительно на месяц позже Тухачевского, я был назначен на должность начальника Главного Управления РККА. При встречах и беседах с Тухачевским в Москве он мне говорил, что хотя он вернулся обратно к руководству армией, все же к нему осталось прежнее отношение со стороны Наркома и руководства и что он намеревается, не ограничиваясь только разговорами, перейти к
Таким образом, формирование Тухачевским группы армейских работников, своих сторонников, для борьбы против Ворошилова и его окружения Фельдман квалифицировал как «контрреволюционную работу».