Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

Как бы подытоживая все сказанное о «заговоре Тухачевского», в беседе 9 декабря 1982 г. о роли информации президента Чехословакии Бенеша, касавшейся поведения и конспиративных действий Тухачевского, Молотов прямо заявил: «Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота»¹³²⁵. Последнее замечание Молотова – «нам даже была известна дата переворота» – любопытно, потому что ни в одном документе по «делу Тухачевского и военно-фашистскому заговору», ни в стенограмме «бухаринского процесса», ни в опубликованных следственных и судебных документах, ни в документах по реабилитации, в так называемой «Справке», ни в каком контексте таковой даты нет. Однако попытаюсь проанализировать всю имеющую к этому вопросу информацию, содержащуюся в стенограмме «бухаринского процесса» 1938 г.

«…Нам даже была известна дата переворота»

Предваряя исследование этого аспекта, уточню, поскольку это целесообразно, время последнего служебного отпуска Тухачевского. Этот вопрос был поставлен на Политбюро 27 декабря 1936 г.¹³²⁶ 31 декабря 1936 г. Тухачевский участвовал в совещании в кабинете Сталина в Кремле¹³²⁷ и, следовательно, еще не находился в отпуске. В самом конце декабря 1936 – январе 1937 г. в Академии Генерального штаба была проведена вторая стратегическая игра, в которой германской стороной командовал Тухачевский. Официальные даты отпуска Тухачевского с 28 января по 15 марта 1937 г. даны в книге Е. Прудниковой и А Колпакиди (правда, без ссылки на источник)¹³²⁸. Когда 24 января 1937 г. французский посол Кулондр послал приглашение Тухачевскому на прием 30 января, то получил ответ, что Тухачевский находится в отпуске¹³²⁹. Б.М. Фельдман в своих показаниях от 19 мая 1937 г. сообщал: «В период. процесса параллельного центра («процесса Пятакова – Радека», проходившего 23–30 января 1937 г. – С.М.) между мною и Тухачевским в его служебном кабинете был разговор о том, чем

угрожает нам этот процесс и что нам делать в дальнейшем. Тухачевский был очень удручен провалом Пятакова, высказывал боязнь, что Пятаков или кто-нибудь другой даст нить на военную организацию, что в связи с этим необходимо временно приостановить (деятельность), выжидая окончательного выяснения последствий процесса. Тухачевский обнадеживал себя тем, что на самом процессе вопрос о военной организации не стоял, хотя Радек называл его фамилию, но о его роли ничего не сказал»¹³³⁰.

Поскольку упоминание Тухачевского обвиняемым Радеком на указанном процессе имели место 24 и 25 января, надо полагать, Фельдман беседовал в служебном кабинете маршала не ранее 25 января. Скорее всего, 24 января: неожиданное заявление Радека, содержавшее указание на связь (пусть опосредованную, через арестованного комкора В.К. Путну) Тухачевского с Троцким, было скандальным. Конечно же, в высшем военном руководстве его не могли проигнорировать. Согласно некоторым слухам, Якир, Уборевич, Корк, Фельдман якобы пришли к Тухачевскому и предлагали направить протест в Политбюро ЦК против инсинуаций Радека¹³³¹. А Фельдман даже призвал Тухачевского к решительным действиям (перевороту)¹³³². Во всяком случае, Фельдман признается, что после показаний Радека, компрометирующих маршала, он пришел к Тухачевскому в служебный кабинет. И это, повторюсь, вероятнее всего, было 24 января. Следовательно, 24 января Тухачевский еще находился на службе, а не в отпуске. Косвенно на эту дату может указывать отсутствие в показаниях Фельдмана упоминания (даже намека на него) пояснений Радека на следующий день, 25 января, «реабилитирующих» Тухачевского, возможно действительно сделанных под влиянием протестов упомянутых ранее высших офицеров, тех же Якира, Уборевича. Правда, к концу судебного процесса, к 30 января, Тухачевский, очевидно, уже был в отпуске и находился в военном госпитале. Это следует из свидетельства санитарки госпиталя, слышавшей возмущенную реакцию Тухачевского на решение о расстреле и приведение его в исполнение, принятое судом 30 января¹³³³.