Жизнь молодого революционера в Лондоне отследить трудно. Сначала Петерс едва сводил концы с концами, работая в «тряпичной лавке» в Спиталфилдс за восемь шиллингов в неделю. Проживал он на Тернер-стрит, 48, в Уайтчепеле и снимал комнату у некоего анархиста за три шиллинга в неделю, развесив по стенам фотографии большевистских лидеров]. Кажется невероятным, но в этот период он смог познакомиться с кузиной Уинстона Черчилля Клэр Шеридан, писательницей и скульптором, которая, по слухам, познакомила его с Мэй Фримен, его будущей женой. Отец Фримен, кажется, был банкиром, и после свадьбы с Петерсом Мэйона сказала ему, что они с мужем «будут жить своим трудом и откажутся от слуг» [8].
Итак, Петерс повстречал Мэй Фримен, и после женитьбы его жизнь значительно улучшилась. У супругов родилась дочь Мэйси. «Он был добрым мужем и отцом, — вспоминала Мэй. — Он был счастлив, проводя вечера с нами» [9]. В 1914 году они поселились в Ислингтоне на Кэнонбери-стрит, 18. «По воскресеньям он надевал фрак и выходил на улицу чин чинарем со своей английской „миссис" и маленькой дочкой» [10].
Яков начал работать на портновское предприятие «Ландау и сыновья» в Уайтчепеле за приличную зарплату в 4 фунта в неделю [11]. Но он все-таки оставался «революционером», «террористом, анархистом и коммунистом», как причитал его тесть-банкир. Задолго до встречи с Мэй Фримен он вступил в «Коммунистический клуб», который собирался по адресу Шарлотт-стрит, 107, в Сохо, и был избран его секретарем. Он также вступил в лондонское отделение Социал-демократической партии Латвии, в Бюро объединенных иностранных групп Социал-демократической рабочей партии Латвии, в Британскую социалистическую партию, а когда началась Первая мировая война, — еще и в Российскую лигу против воинской повинности. Все это привлекло внимание Особого отдела Скотленд-Ярда, где уже в марте 1914 года на Петерса завели дело [12].
В 1910 году, до женитьбы, Петерс мог участвовать в печально известном ограблении ювелирного магазина в Восточном Лондоне. Бандиты, которых в народе называли анархистами, собирались на вырученные деньги финансировать свое движение. Это была проверенная временем тактика большевиков, которой, в частности, как говорят, следовал и Сталин. Однако в данном случае ограбление прошло со всех сторон неудачно: в ходе перестрелки погибли три лондонских «бобби» и один грабитель. Через неделю интенсивных поисков лондонская полиция арестовала Петерса и еще двоих подозреваемых. Свидетели рассказали, что видели, как он пытался оказать медицинскую помощь вору, который скончался от полученных ран. Через две недели полиция выследила еще двух анархистов на Сидни-стрит, 100, также в Ист-Энде, и начала операцию по их захвату, за которой следил тогдашний министр внутренних дел Уинстон Черчилль. Завязалась перестрелка, случайно загорелся дом, погибло двое жильцов. Один из них был кузеном Петерса.
На суде обвинение не смогло представить доказательств того, что именно Петерс стрелял в «бобби». Они вообще не смогли доказать, что тот участвовал в ограблении. Петерс предоставил убедительное алиби: свидетели могли перепутать его с кузеном, который теперь был, к счастью, мертв. Более того, полиции не смогла представить доказательств, достаточных для обвинения подозреваемых, и всех троих отпустили из-под стражи. Как в 1907 году в Риге Петерса обвинили в покушении на убийство, но оправдали, так и теперь в Лондоне Яков вышел сухим из воды. Вопрос, восторжествовала ли справедливость, остается открытым [13].
В досье Скотленд-Ярда не указано, как Петерс связан с Особым отделом. С одной стороны, это вроде бы означает, что никакой связи нет. Но с другой, можно предположить, что его шантажировали сотрудники лондонской разведки, угрожая ложно заявить, что тот помогал царю, и сделали его своим агентом среди социалистов. Взамен они добились оправдания Петерса, когда его судили за участие в краже драгоценностей [14]. Тем не менее в досье Особого отдела пусто, а его агенты следили за политической деятельностью «анархиста» Петерса так, словно он действительно им был.
Петерс знал, как справиться с агентами Особого отдела. Вероятно, он играл с ними в кошки-мышки: когда в марте 1917 года один из агентов появился на пороге его дома, чтобы расспросить о различных революционных группах, он заявил, что не придерживается крайних взглядов, хотя в принципе выступает против войны. Если же все-таки ему придется воевать, то он предпочел бы британскую, а не русскую армию [15]. Это была удобная позиция.