Заговор Локкарта любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

За две недели до этого Пул собрал подпольщиков Каламатиано, Вертамона и Рейли и сказал, что они должны быть готовы к совместной работе, когда консулы и чиновники, такие как он, Гренар и Локкарт, покинут Россию [21]. Эти трое поверили ему на слово, о чем вскоре узнал Рене Маршан. То, что он услышал, привело его в ужас.

«Я услышал, что английский агент готовится разрушить железнодорожный мост через реку Волхов перед станцией Званка, — писал Маршан. — Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что уничтожение этого моста означало бы полное исчерпание ресурсов в Петрограде (выделено курсивом в оригинале. — Дж. III.)». Английским агентом, на которого ссылался Маршан, был Сидней Рейли. Затем, как вспоминал журналист, «французский агент добавил, что он уже пытался взорвать мост в Череповце, что с точки зрения снабжения Петрограда продовольствием будет иметь тот же эффект, что и разрушение моста у Званки». На этот раз, видимо, говорил Вертамон, который продолжил излагать свои планы по подрыву и уничтожению подвижного состава на различных линиях. «Ни на минуту, — писал далее Маршан, — [все это] не нарушило спокойствия Пула или Гренара, для которых этот план, похоже, не был новостью» [22].

Очевидно, что такие меры повредили бы не Германии, с которой воевали Великобритания, Франция и Америка, а «безропотным русским рабочим» [23]. Будучи французским патриотом, Маршан думал, что этот план можно было бы одобрить, если бы русское правительство намеревалось выступить на стороне Германии против союзников и возобновить войну. Однако он не видел никаких доказательств того, что это произойдет: напротив, оккупация Германией различных частей страны только усилила ненависть к ней русских. Планы союзников были не просто аморальными, заключил француз, но и контрпродуктивными.

В какой-то момент вечера один из латышей «поднял вопрос об автономии Латвии». После он доложил Якову Петерсу, что несколько присутствующих посмеялись над ним: «не время заниматься такими пустяками» [24].

В конце собрания слово взял генеральный консул Гренар. «Крайне важно, чтобы большевизм был скомпрометирован в глазах западных социалистов, — продекламировал он. — Несомненно, существует некое соглашение между большевиками и немцами… Телеграмма из большевистского военного комиссариата или другой документ, подтверждающий вышеизложенное предположение, имел бы огромную ценность. Я думаю, что заполучить нечто подобное возможно…» Он имел в виду, что документ, подтверждающий, что Ленин и Троцкий работают на Германию, при необходимости можно сфабриковать. Его наличие сделало бы убедительным обвинение в том, что Ленин получил немецкое золото, чтобы вернуться в Россию, и что большевики подкуплены Германией.

Маршан написал о роли Гренара на этой встрече только после войны; в тот момент он хотел положить конец антибольшевистским махинациям союзников. Первоначальной формой его протеста стало письмо на имя президента Франции Анри Пуанкаре, в котором он осуждал далеко зашедших агентов, однако ни словом не упомянул об аккредитованных представителях союзных правительств, которые их инструктировали. Этот тактический шаг позволил ему сохранить репутацию лояльного француза и независимого репортера. Маршан все-таки не хотел, чтобы его считали подкуплен-ным журналистом большевиков, как не хотели этого и сами большевики. Когда шокированный француз пришел к Ленину и Дзержинскому после встречи в американском консульстве, те посоветовали ему, как лучше поступить: он должен написать президенту Франции и оставить письмо в своей квартире, чтобы чекисты могли изобразить удивление, когда найдут его. Они принесут его начальству, которое лучше знает, что с ним сделать. Так в итоге и произошло, но никто никогда не верил, что Маршан не хотел, чтобы его письмо было обнаружено.

Мы можем представить Дзержинского, который поздней ночью одиноко сидел в своем кабинете на Лубянке, читая отчеты Берзина, Спрогиса/Шмидхена, Буйкиса и Петерса и планируя, что делать. И вот к нему на стол ложится письмо Маршана, и отблеск торжества проскальзывает в его налитых кровью глазах. Не может быть случайностью, что именно в тот день, 25 августа, он вновь возглавил ЧК.

*

Денис Гарстин погиб десятью днями ранее, 15 августа, на следующий день после первой встречи Локкарта с латышами. Его положение в Москве становилось все более шатким к концу весны — началу лета, поскольку большевики настороженно относились к намерениям союзников и накладывали все более жесткие ограничения на граждан и должностных лиц союзных стран в своей стране. Те, кто больше не мог выполнять свои обязанности или не имел настоятельных причин оставаться, пытались планировать выезд. Однако когда большевистский режим перестал признавать их паспорта, вернуться на родину стало еще сложнее.