И он рассмеялся в голос, и смех снял напряжение, в котором всё это время держал его чёртов прапорщик. Но ведь и военному товарищу не повезло! Не узнал он в пассажире с верхней полки разыскиваемое лицо. А узнай, ходил бы гоголем, и уже никогда бы не возникал вопрос ни о канолевой пожарной машине, ни о кунге, ни о многом другом из опустошённого склада. И всё пересказывал бы одно и то же: «Гляжу я, мужик шифруется. Ага, думаю, что-то здесь не так. Присмотрелся, это тот самый беглый. Я ему и говорю: пойду, мол, пройдусь, а сам побежал к менту, крутился там один в поезде…»
Нет, нет, рассказ был бы другой, героический: «Присмотрелся, а это тот самый беглый, сидит, бля, как ни в чём не бывало. Прикинь, а? Ах ты, думаю, гад! Я так незаметно достаю из сумки ремешок и кричу ему: руки на стол! И этот жучара кладет, а куда ему деваться? А я так одним движением связываю ему ручонки: у меня не забалуешь! Это потом уже всё завертелось. Так отчего ж не завертеться? Я и в часть позвонил: так и так, задерживаюсь, показания буду давать. Надо же застолбить свой приоритет. А то, как поощрения или орденок какой, так всё, бля, мимо Вити, всё мимо…»
Беглец и сам удивился своей фантазии. С чего бы это? Он что, и в самом деле боялся прапора энского мотострелкового полка? Разумеется, боялся. Кого он только не боялся за эти дни! Но не рано ли обрадовался? Отчего это поезд так долго стоит станции? Может, Витя как раз узнал и, не рискуя, только теперь сообщил кому надо на станции? Нет, в самом деле, почему стоим? И, не выдержав, кинулся в коридор и приник к окну — нет, на перроне всё спокойно: пассажиры… берёзы… симпатичное здание вокзала… а вот какие-то военные идут по перрону…
Но тут поезд дёрнулся, лязгнул и медленно, очень медленно сдвинулся. Поехали? Поехали! Неужели через два часа поезд прибудет в Хабаровск? И эти два долгих часа он не мог спокойно сидеть на месте и скользил по полке то к окну, то к двери и, приоткрыв её, прислушивался к вагонной жизни, а она там, за дверью, ожила, задвигалась, залопотала. По проходу сновали пассажиры, носились дети, и время от времени две маленькие одинаковые девочки в нарядных платьицах останавливались возле его купе и долго, не мигая, рассматривали. Но, стоило улыбнуться крохам, как они срывались с места и неслись в другой конец вагона. Пробежала проводница, раскачиваясь, прошёл солдат, но тут же вернулся и, втиснувшись боком в купе, смущенно забасил:
— Батя, извини, есть чего-нибудь пошамать? Мы это… квасили целую ночь, такое гулялово было… А утром аппетит напал, а хавчика ни у кого нет, всё сожрали…
Он молча протянул парню пакет, где оставалась почти нетронутой припасённая майором еда.
— О! И колбаска! — шуршал пакетом солдат и отчего-то не уходил. И тогда он спросил:
— Тебя как зовут, боец?
— Димон… Дмитрий.
— Ну, как служба, Дима?
— А ништяк! Уже хорошо… А может, и тебе, бать, принесть чего? Так я мигом! Водка-то у нас осталась, и пиво есть… этим-то мы затарились!
— Нет, нет, ничего не надо.
— Ну, тогда пойду, а то меня там это… ждут.
Солдат Дима объявился через полчаса. Он был уже не совсем трезв, но, ведомый какой-то мыслью, чётко ориентировался в чужом вагоне. Плюхнувшись на полку, солдат поставил на стол захватанную руками коричневую бутылку.
— Вот, батя! Хорошее пиво… Ты пей, у нас его много! Я это… хотел спросить. Ты же старый, ну, в возрасте, опытный, должен знать… У пацанов спросить стрёмно, да они и… — парень, качнувшись, замолчал.
— Ты говори, говори, Дима! Если смогу — отвечу.
— Тут такое дело… Бывает это… беременность… там и было только один раз, даже полраза, — засмущался сам себя солдат.
— Бывает беременность и от поцелуев. А уж если полраза! — улыбнулся он солдатской наивности.
— Пиндишь, дед, нет? Ой, извини…те! Я понимаю, это шутка такая. Но мне надо точно знать, — заглядывал парень в глаза и всё не мог поверить. — Точно? А то пишет: беременная, беременная… А от кого? Может, у ней там, блин, как в бочке огурцов было?
— Я так понимаю, девушка тебе доверила стать отцом ребёнка… Сам должен понимать… — замялся вдруг консультант. Не объяснять же парню: отвечать за последствия — есть тяжкая обязанность мужчины. Но раз парень до сих пор этого не понял этого, то уже и не объяснишь.
— Ну, может, она разводит меня? Знаете ж, какие женщины бывают? С самой Читы еду и сам, блин, не свой, — парень всё говорил и говорил. А он рассматривал его веснушчатое лицо, хитрованские жёлтые глазки, руки в царапинах и будто видел всё, что произойдёт с этим мальчишкой дальше. И с девушкой поссорится, и ребёнка не признает, и вернется домой с другой, тоже беременной… Но лучше не вглядываться в чужое, своего хватает. Но, не выдержав, спросил безразличным тоном:
— Ты что же, в Чите побывал?
— Ну! Отпуск дали!
— А почему так далеко от дома служишь?