Заговор обезьян

— Что полюбили? — не поспевал за извивами его мыслей верхний пассажир.

— Так это… церковь и полюбил. Заходишь, потолки высокие, голову поднимешь, а там, бля, картинки всякие — красота! А ещё чего хорошо — пляж близко. Обратно ж «Балтика» завод построила, пива завались! И город большой, женщину свободную найти не проблема. А как же! Перепехнин в обязательном порядке и два раза в сутки, тогда и лечение пойдёт на пользу. Ты понял? Кстати, о женщинах! Я вот никогда на верхней полке не ездию. И тебе не советую. Спросишь, почему? Я скажу! — И прапорщик, приподнявшись, показал круглой ручкой вверх:

— Смотри, там штука торчит, нет, не радио, а выше на потолке! Это ж датчик пожарный, понял? Так он же, бля, радиоактивный! Ты не знаешь, а я знаю — радиоактивный! Пару раз поспишь под ним и всё — пиндец котенку! Никакой женьшень не поможет! — делился военный сокровенным знанием.

— Он что же, прибор направленного действия, и ни на что другое не влияет? — посмеивался верхний. — Надо же, нейтронная бомба специального назначения.

— И я говорю, зараза, — зевая, подтвердил прапор. Через минуту уже захрапел, подложив под просторную щёку пухлую руку. Надо же, какой интересный психофизический экземпляр! Спит себе, как младенец, легкомысленная тишотка задралась, большой жёлтый живот выпал, колышется, набитый всякой всячиной, короткие ножки разбросаны, а на ножках зеленоватые офицерские носочки. Видно, запасся Витя этими носочками — на целую жизнь хватит. И ничего-то его, армейского Альхэна, не мучает. А что мучиться? Этот сторож и добытчик армейского имущества — стихийный пацифист, какую-никакую пользу принёс — спас несколько сотен парней от ужасов кавказской бойни.

Воздух в купе настоялся на чесноке, луке и загустел настолько, что стало трудно дышать. Пришлось соскользнуть вниз и приоткрыть дверь. Там в окна било солнце, и воздух был только чуть свежее, но можно было перевести дух. Пожевав шоколадку, отпив несколько глотков воды — больше нельзя, беглец снова запрыгнул на свою полку. И вскоре мерное покачивание вагона и спокойное похрапывание человека: мммффф, мммффф, мммффф и его усыпило.

Снился ему, само собой, просторный кунг в коврах, диванчиках и с буфетом, где звенела, билась хрусталем посуда. Было там и пианино, и большая женщина громко стучала по клавишам. Он близко видел обтянутую синим шелком широкую спину и ждал, когда женщина обернётся. И почему-то он был уверен, что увидит артистку из тех, кого называют народными. Вот только прапорщик не отстаёт, мешает слушать… Сидит на красном диване в офицерском кителе, хромовых сапогах, пенсне и всё сует ему в руки фужер.

— Ну, выпей, выпей! Самогонка-то своя! Мать, ты гляди, не хочет!

— Пей! — всем телом повернулась женщина. И оказалось, что никакая это не артистка, а писательница, рукодельница маленьких женских романов. Писательница, блестя очками, густым контральто приказала: «Пей, тебе говорят! На женьшене! Сама делала!»

А он отбивался и всё хотел узнать главное: кто за рулем этой мчавшейся на бешеной скорости машины. И где, собственно, Толя? Почему его нет рядом? А потом и сам не понял, каким образом оказался в кабине, но за рулем там был не майор, а лохматый, с кривой улыбкой парень, похожий на певца, что пел когда-то на одном из корпоративников. Он давно забыл фамилию этого фронтмена, но помнил, как тот, покачиваясь, мяукал, глядя с издевкой на публику. Кто ему доверил руль? И что они сделали с Толей…

Он вынырнул из сна и понял, кто-то трясет за плечо. И, повернувшись, увидел круглое лицо прапора, оно приятно, но раздражающе дышало кухней.

— Ты чё так стонал-то? Кошмары, чё ли, снились? Дай, думаю, толкану, а то может, мужику поплохело. Давай, слазь, пить будем, а то одному как-то не по-людски…

— Извините, Виктор, что-то нездоровится.

— Так полечишься же! Не хочешь? Ну, смотри, сам отказался. Потом не говори, мол, Витёк не предлагал! — обиделся прапорщик.

— Спасибо, спасибо, извините! — лепетал он, зарываясь в подушку.

— А ты куда едешь-то? — вдруг заинтересовался прапорщик. — Небось, до Владика?

— Да, — не стал спорить верхний. Но тут же прикинул: Биробиджан, где сойдёт прапор, до Хабаровска, или после? Кажется, до… конечно, до!

— За машиной, наверно? То-то смотрю — мужик шифруется! Жрать вместе не хочет, от выпивки отказывается, я сразу определил — этот за машиной, — заключил Виктор, довольный своей проницательностью. И как ни отбивался верхний пассажир: «Нет, нет, я по другим делам», сбить его с этой догадки было уже невозможно.

— Да ладно, чё ты! Не гони! Токо чего ж ты, дядя, так поздно собрался? Теперь машинки кусаются, и выбора нет. Ты, небось, по рублику складывал, теперь баксы в трусах везешь а? Накопил на марковник какой-нибудь? На краун ты не тянешь! Не, не тянешь! — по-доброму расхохотался прапорщик.