— Да ты не менжуйся! Я не выдам! Ты это… правильно, что никому не говоришь. Правильно! Люди ж разные бывают! Недавно менты в этом же поезде мужика пофакали, вез двести восемьдесят тысяч, так они пятьдесят за охрану взяли. Прикинь? Точно тебе говорю! Они, видно, этого мужика от самого Новосибирска пасли… Но если ты реально за машиной, то во Владик не езди, туда не надо, — авторитетно рубил Витя. — Там сейчас — голяк! На «Зелёном Углу» барыги совсем приборзели, одни конструкторы и топляки. Пробеги на хрен скручивают на сотку, много реально коцаных и убитых агрегатов из Сингапура. Да и какой теперь выбор? Если хочешь хорошую машину, выходи в Уссурийске, там варианты будут реальные и поторговаться можно… А то могу посоветовать одного моремана, он машины по старинке на себя гонял, у него и запас ещё есть. Машины реально в хорошем состоянии, ещё с японским бензином в баке. Ты, Коля, подумай, подумай!
— Да мне не надо, — вяло отмахивался Коля.
— Ты чё, хороший ведь вариант предлагаю! — не слушая, толковал о своём прапорщик. — Я у него для дочки в подарок на свадьбу паскуду брал! Нормальная машина. Да что зря гундеть, японки — классные машины! А вот бабы японческие — страшненькие. Главное, слышь, на календарях такие куколки, а в натуре не на что глянуть: сисек нет, ножки кривенькие… Против наших девок они не пляшут! Где ж они на календари красотулек берут?
«Витя, Витя, мог бы сам догадаться, что глянцевые девушки пешком по улицам, а тем более, по улицам портовых городов, не ходят», посмеивался верхний пассажир, а вслух зачем-то спросил:
— Я не понял, что вы дочери купили?
— А! Заинтересовался, а говоришь — не по этому делу! Не знаешь, что за зверь паскуда? Так это… как её?.. Судзуки, которая Эскудо! — вспомнил прапорщик. — А ты, значит, не за машиной, а так, погулять вышел? Ну, ладно, ладно, не хочешь, не говори. Я так думаю, ты и в карты играть не станешь. А то бы пулечку забацали, а? Точно, нет? И что за сосед попался! Придётся теперь по составу компашку искать. Ты это… присмотри тут, а я пройдусь! Да и отлить пора…
Прапорщик ушёл и пропал. Среди ночи беглец забеспокоился: а не случилось ли чего с воякой? Может, застали его за скручиванием какой-нибудь пригодной в хозяйстве вещицы? А если так, то в купе обязательно нагрянут милицейские, станут и его спрашивать, обязательно потребуют предъявить документ. Ну, прапор! И где тебя носит? Только бы явился живой, здоровый и не задержанный. Только бы явился…
Ни свет, ни заря он вскочил, будто кто толкнул в плечо. Нижняя полка по-прежнему пустовала, под столом сиротливо стояла развёрстая сумка вояки, звякали на столике склянки, пряно пахла-пропадала провизия. А прапорщика не было. Это точно добром не кончится! Может, от греха подальше выйти на ближайшей станции, да хоть на полустанке? Пока вагон спит, он приведёт себя в порядок и выйдет…
Вода была теплой, и он полоскался до тех пор, пока не залил ею весь пол туалета, пришлось грызком веника согнать воду к отверстию в полу и бросить ещё какую-то тряпку. Вернувшись в купе, он быстро переоделся, натянул чистые носки, каскетку, уложил в сумку вещи, собрал железнодорожные тряпочки, скатал матрац и забросил его в багажный отсек. Всё! Теперь его не застанут врасплох. Но минута шла за минутой, а за дверью было тихо, и поезд не собирался останавливаться…
Пришлось привалиться к перегородке и уставиться в окно, но и там ничего интересного не было, полоса отчуждения была однообразна и тягомотна, как и мысли о пропавшем прапорщике. Чёрт! Сообщить об исчезновении человека он не может, но и сойти на ближайшей станции — не выход. Если исчезнет ещё и он, то эти два события свяжут между собой и по паспортным данным разыщут майора Саенко! А тут ещё проводница наверняка запомнила его, вот и прикинут, и сопоставят, и вычислят. И поднимут на розыски весь Дальневосточный военный округ.
Войска в тот день поднимать не понадобилось, прапорщик вернулся на самом подъезде к Биробиджану. И беглец обрадовался ему как родному. И как на родного хотелось наброситься с кулаками: где же ты, сволочь, был, я тут всю ночь… Остановила от расспросов перемена в облике жовиального вояки. Вид у Виктора был озадаченным, потрёпанным и раздражённым. Проигрался, побили? А прапорщик, не замечая ничего вокруг, молча сгреб всё со стола в сумку, в комок стянул простыни, потом в мгновение ока натянул на себя камуфляжные брюки и зелёную футболку. И, закинув сумку на спину, шагнул в проём двери, но на пороге обернулся и, оскалившись, прокричал будто глухому:
— Береги трусы, земеля! — и с грохотом задвинул за собой дверь.