Заговор против Сталина

– Лично я бы приложил все усилия, чтобы не оказаться на вашем месте, – отрезал Гопплер. – Под обрывом, в том месте, где вас вынесло из моря, обнаружено тело молодой женщины. Она умерла от переохлаждения, не так ли? Вы прибыли не вдвоем, а втроем, но кому-то не повезло. Кто же эта прекрасная незнакомка?

Желание разбить лоб эсэсовца об столешницу стало нестерпимым.

– Эта женщина была радисткой, работала в радиорубке, и у нее были романтические отношения с капитаном Макмилланом. Ее имя – Элизабет, фамилия, если не ошибаюсь, Райли… Да, она выжила, мы с Ларри помогли ей забраться на перевернутую шлюпку, но на промозглом ветру пришлось провести больше часа, сердце Элизабет не выдержало.

Он отдавал себе отчет: можно обмануть одного эсэсовца, можно – еще парочку. Если повезет, то кого-то из узников – естественно, тех, кто не имел отношения к королевству. Но эта веревочка не будет виться долго. Его разоблачат, что никакой он не британец, обитателю Туманного Альбиона это будет ясно с первого взгляда. Но майор не собирался сдаваться.

Эсэсовский офицер потерял интерес. Он вызвал охрану, и заключенного увели и снова швырнули в барак.

Потянулись дни и недели полной неизвестности. Трое суток он провел в окружении норвежцев. Не все были членами Сопротивления, хватало и случайных людей. Познать язык не вышло, хотя отдельные слова (особенно ругательные) майор усвоил. На улицу не выводили, только в соседний блок по нужде. Дважды в день приносили бурду и жидкий чай. Раненые стонали.

Однажды пришел военный с погонами гренадера и медицинской сумкой на ремне. Осмотрел несколько человек, выдал таблетки. Спустя час нагрянули мускулистые солдаты подразделения «Ваффен-СС», вытолкали раненых на улицу, и больше их никто не видел. Выпячивать наружу свои болячки стало опасно, люди терпели. Барак в предчувствии чего-то страшного погрузился в молчание. Информатор больше не возникал, затаился в другом конце барака.

Предчувствия подтвердились. На следующее утро в барак ворвались вооруженные громилы, стали хватать людей и выталкивать их на улицу. Заключенные сидели на соломе, опустив головы, и ждали своей участи. К каждому подходил офицер, стеком приподнимал голову. Если человек был неинтересен, его оставляли в покое, офицер переходил к следующему. На тех, кому не повезло, офицер указывал пальцем, его хватали за шиворот и волокли к выходу. К Романову подошел уже знакомый гауптштурмфюрер и криво усмехнулся, глядя ему в глаза. Спина похолодела. Прозвучал окрик, подбежали солдаты, схватили… сидящего рядом белокурого паренька и погнали его на улицу. Паренек возмущенно голосил, плевался в солдат. Краска прилила к щекам, стало стыдно. Очевидно, хватали боевиков разгромленной ячейки Сопротивления. На улицу всего выгнали человек пятнадцать. Громилы ушли. Гауптштурмфюрер Гопплер, прежде чем покинуть барак, задержался у порога и обозрел «везунчиков». Отыскал глаза майора Романова, и тень задумчивости легла на чело офицера. Очевидно, интуиция работала, он чувствовал, что с этим заключенным что-то неладно, невзирая на очевидные факты. Поколебавшись, он вышел из барака.

Дружно застучали автоматы. Сквозь выстрелы прорывались крики. Пять минут спустя из барака вывели двадцать человек – на этот раз Павлу «посчастливилось» оказаться в их числе. Заключенным приказали разобрать лопаты, лежавшие горкой на углу, и повели их к оврагу на краю поселка. Там лежали расстрелянные. Приказ был понятен: зарыть, чтобы не разносилась зараза. Земля начинала замерзать, но пока поддавалась. Павел работал вместе со всеми, рыл канаву на дне оврага, помогал перетаскивать тела, потом засыпал могилу. А эсэсовцы стояли над душой и следили, чтобы люди не отлынивали, а если им казалось, что работа движется медленно, стреляли над головами. Заключенные не смотрели друг на друга, работали молча. Пожилой мужчина в махровом берете страдал одышкой, давился слезами. «Всем спасибо, все свободны!» – в какой-то момент засмеялся унтер-офицер. Уставших людей повели обратно и загнали опять в барак.

Через час у мужчины в берете случился сердечный приступ. Он резко вспотел, стал биться в припадке, глаза закатились. Вокруг него собрались люди, но помочь ничем не могли. Просто уныло смотрели, как человек покидает бренный мир. Вошел охранник, пихнул носком сапога остывающее тело, пожал плечами и вышел. Покойника унесли утром, когда он уже начал разлагаться.

Посещали недостойные мысли: «Зачем сопротивляться? Свои далеко, бежать бесполезно. Даже если сбежишь, куда податься?» Но он терпел. Стиснув зубы, жил. С другими практически не общался и заработал репутацию молчуна. На заключенного косились – одни с интересом, другие равнодушно. О чем-то шептались, но не приставали и в душу не лезли.