Заговор против Сталина

– Макаронник, все понятно, – ухмыльнулся Брянцев. – А там кто шевелится слева от тебя, майор?.. А-а-а, лягушатник…

В канаву сполз молодой Марсель Лерон – в разорванной одежде, весь окровавленный, с болтающимся на ремне пустым подсумком. Павел помог ему спуститься.

– Тебя не убили, Марсель?

– А что, похоже, что меня убили? – огрызнулся парень. – Кровь не моя – Филиппа Готье. Он за мной бежал, а ему затылок прострелили. А я как раз обернулся. – Паренька вырвало, он долго и надрывно кашлял, держась за горло.

Люди подавленно молчали. Из всего отряда уцелело шестеро. В наличии несколько гранат и ни одного патрона. Люди угрюмо смотрели, как немецкие солдаты с чувством выполненного долга возвращаются в Соли. Шевелиться не хотелось.

– Можем в поле выйти, – пробормотал Генка. – «Маслят» пособираем – у кого-нибудь наверняка найдем.

– В поле не пойдем, опасно, – отрезал Павел. – Если засекут, то второй раз точно не повезет. Выждать надо, пусть фрицы в деревне успокоятся.

– Поль, я не понимаю, о чем ты говоришь, – пожаловался Грир. – Мы можем выйти в поле, собрать оружие…

– Да идите вы лесом! – отмахнулся Романов. – Умные какие!.. Хотя делайте что хотите – я вам не командир.

Успокаиваться оккупанты не желали.

Уже достаточно рассвело. В Соли гремели выстрелы. Ветер донес крики.

Павел напрягся – происходило что-то неприятное. Беспокойство усилилось, когда на городской дороге показались люди. Это были деревенские жители – едва одетые мужчины и женщины, уличенные фашистами в связях с партизанами. Кучку гражданских охраняли эсэсовцы, гнавшие людей прикладами. Кто-то возмутился и за это получил двойную порцию. Завыла женщина на утробной заупокойной ноте.

Волосы на голове зашевелились, Павел вцепился ногтями в дерн, грязный пот хлынул со лба – он узнал Бернара Дюссо! Мужчина прихрамывал – видимо, ему перебили ногу, – но передвигался самостоятельно и постоянно оглядывался. Ком вырос в горле – за ним брели Рене и Мирабель, толком не одетые, в ночных сорочках, только платки набросили на плечи, чтобы не замерзнуть. Рене держала на руках младенца, спотыкалась. Старшая дочь обнимала ее за плечи. Это точно были они, на зрение майор не жаловался.

Дурные предчувствия усилились. Кучка людей приближалась к околице. Солдаты покрикивали – их голоса отчетливо разносились в утреннем воздухе. Люди жались друг к другу. Женщина продолжала завывать. В поле их не повели, развернули к оврагу.

Люди стояли на краю и растерянно озирались. Половина из них не имела отношения к партизанам.

Бернар обнял своих женщин, что-то им сказал.

Процедура не затянулась – несколько солдат выстроились в шеренгу и открыли автоматный огонь. Кто-то падал в овраг, кто-то – с краю. Мирабель пошатнулась, взмыли в небо распущенные волосы, подкосились ноги. В отличие от своих родителей, она не упала в овраг, а осталась лежать на краю. Солдаты невозмутимо вешали автоматы на плечи. Приблизилась кучка людей в штатском с повязками на рукавах – местные полицаи. Стали добивать раненых из карабинов. Трое встали на краю обрыва и открыли огонь по тем, кто лежал внизу.

Павел сполз на дно канавы. Стучали зубы. Когда он стал таким чувствительным?.. Мирабель льнула к нему, пушистые волосы щекотали лоб, на губах еще сохранялся вкус ее поцелуев. Он был бессилен что-то изменить и ненавидел себя, проклинал… Эти французы тоже хороши – ведь он предлагал Бернару бежать вместе! Но французская самоуверенность заткнет за пояс даже самоуверенность русскую.

– Павел, ты в порядке? – опустился на колени Кривошеев. – Знал кого-то из них?

– Знал… Надо идти туда, Генка! – вдруг заволновался Павел. – Вдруг они еще живы? Мы должны проверить…

– Уймись, – поморщился партизан. – Сам же видел, как их добивали… Слушай, это та девчонка? – осенило Генку. – Ну в ночнушке, с распущенными волосами… Вот черт, понимаю, друг…

Самое страшное, что Генка действительно понимал. И все понимали, познали на своей шкуре, что такое потеря близких.

На его глазах умерла на перевернутой шлюпке Нина Ушакова, теперь эта забавная французская девчонка, доставившая ему столько прекрасных минут… Он застонал, погрузил лицо в ладони.

Но через десять минут майор уже был в норме. Люди сидели кучкой на дне канавы. У Грира сохранилась пачка «народных» французских папирос, она пошла по кругу – люди давились кашлем, но курить не бросали. Один Марсель не курил, сидел в стороне и тоскливо смотрел на товарищей.

– Некурящий? – повернул к нему голову Павел. Парнишка кивнул. – Бывает.

– Ты откуда родом, парень?

– Из Марселя.

Наверное, стоило улыбнуться: Труффальдино был родом из Бергамо, Тартарен – из Тараскона, а Марсель – из Марселя.

– Что делать будем, господа? – спросил Грир.

– Что он спросил? – встрепенулся Кривошеев.