Тотъ же мотивъ встрчается и въ нашихъ заговорахъ, хотя и въ нсколько измненномъ вид. Такъ, одна молитва отъ трясавицъ начинается:
„Во святую и великую пятницу, егда распяша жидове
Господа нашего І. Хр. С. Б., онъ же на крест висяще и дрожаше, а жидове у креста Господня стояще и мучаху Господа рекоща Іисусу: „что дрожиши“, Іисусъ же рече имъ: — дрожу ради великія немощи, студеныя стрясавицы. — Іисусъ же Христосъ моляся ко Отцу своему глаголя: — Отче, молю тя о всхъ людяхъ страсть мою поминающихъ и сею болезнію страждущихъ, избави ихъ отъ тоя, и сію мою молитву кто при себ носяще отъ всхъ трясавицъ, да будетъ больнымъ Іисусъ исцленіе, гршнымъ спасеніе, немощнымъ избавленіе…“1
). Еще большее измненіе молитвы находимъ въ Малороссіи. „У недлю рано, якъ сонце сходило, Христа до Ратуша приведено. Стали ёго вязати и въ стовпа мордовати. Стоить Жидъ, трясетьця. „Чого ты, жиде, боисься?“ — „Я не боюсь, только въ мене руки и ноги трясутьця. Царь Давыдъ позаганявъ Иродовы дочки въ каменни горы, ставъ ихъ каменовати и печатовати. Хто те можеть знати, одъ нын и до вку у него не можеть вона бувати“2). Изъ русскихъ редакцій видно и то, почему чешская редакція начинается словами -а также, почему обрядъ пріуроченъ къ Великой пятниц. Въ „Великую пятницу“, „рано, якъ сонце сходило“ происходитъ описываемое событіе. Слдовательно, начало чешскаго стиха вовсе не является остаткомъ запва „на ранило“, a пріуроченіе обряда къ весн не свидтельствуетъ о принадлежности его къ весеннимъ обрядамъ. Оно согласуется въ этомъ случа съ церковнымъ преданіемъ.
Кром такого взаимодйствія между пснями и заговорами существуетъ между ними тсное родство съ точки зрнія самыхъ пріемовъ творчества и результатовъ ихъ. Отмчу три главныхъ точки соприкосновенія: 1) слово на первыхъ ступеняхъ служитъ боле нагляднымъ выраженіемъ смысла обряда, 2) псня принимаетъ видъ пожеланія, выраженнаго въ форм сравненія, и произносится съ цлью вызвать желанное, 3) оправданіе обряда миомъ (какъ въ заговор, такъ и въ псн дйствующія лица
святые). Разница почти всегда замчается въ томъ, что въ псняхъ-заклінаніяхъ лирическій элементъ беретъ верхъ надъ эпическимъ. О причин такого явленія было уже говорено. Въ виду того, что обрядовая псня давно уже утратила свой первоначальный видъ, подверглась сложнымъ перерожденіямъ, трудно будетъ подыскать примры, подтверждающіе вразъ вс 3 положенія. Чаще всего неясности касаются третьяго пункта.
Начнемъ съ псенъ, сопровождающихъ обрядъ заклинанія дождя, сходный у всхъ почти европейскихъ народовъ. Изслдовалъ его магическій характеръ Фрэзеръ, потомъ Аничковъ. Суть обряда сводится къ обливанію водой убраннаго въ зелень человка. Врне даже — обливанію зелени, что изображало орашеніе ея дождемъ. Человкъ убираться зеленью сталъ уже после. У венгерскихъ румынъ во время засухи женщины убираютъ цвтами двочку и ходятъ съ ней по деревне. При этомъ двочку поливаютъ (arroser — обрызгиваютъ!) водой и поютъ. Вотъ французскій переводъ псни:
Псня интересна тмъ, что все ея содержаніе взято изъ наличнаго обряда. Конечно, формы пожеланія обрядъ не могъ дать; но въ сущности вдь и обрядъ выражаетъ пожеланіе уже тмъ самымь, что онъ совершается съ опредленною цлью. Что показываетъ обрядъ? Онъ показываетъ, какъ дождь мочитъ человка, какъ вода течетъ съ головы къ пяткамъ, съ пятокъ въ землю, собирается въ ручейки и разрыхляетъ изсохшую землю. Совершенно то же самое говорится и въ псн — и ничего больше. Полнйшій параллелизмъ между словомъ и дйствіемъ, явленіе