Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

„Семъ мы не въ рожу землю
И не родимъ смена“ —
обратимся къ псн отъ „коревьей смерти“.
Опахивая деревню отъ „коровьей смерти“, поютъ:
Вотъ диво, вотъ чудо,
Двки пашутъ,
Бабы песокъ разсваютъ,
Когда песокъ взойдетъ,
Тогда къ намъ смерть прійдетъ 5 ).

315

Значитъ, во время паханія сялся песокъ. Обрядъ сянія песка въ проведенную борозду сохранился въ Курской, Орловской, Воронежской губ. Песокъ сютъ вдовы, а сохой управляетъ двка, ршившая не выходить замужъ. Везетъ соху баба-неродиха¹). Такимъ образомъ все символизируетъ безплодіе. Въ первой псн этотъ обрядъ далъ лишь только лишнюю деталь въ описаніи. Во второй — изъ него уже родился мотивъ невозможности, широко практикующійся въ заговорахъ. Иногда въ обряд опахиванія вмсто угрожающихъ орудій появляются иконы и свчи. Сообразно съ этимъ измненіемъ характера процессіи измняется и псня.

Выйди вонъ, выйди вонъ
Изъ села, изъ села.
Мы идемъ мы идемъ
Девять двокъ, три вдовы
Со ладономъ, со свчами,
Съ Божьей Матерью 2 ).

Это уже результатъ воздйствія христіанскихъ понятій на дохристіанскій обрядъ и псню. Развитіе псенъ-заклинаній отъ смерти совершалось или задолго до христіанства, или по крайней мр въ сторон отъ христіанства. На это указываетъ сохранившаяся длинная псня эпическаго характера, поющаяся при опахиваніи; она чужда всякаго христіанскаго элемента. Въ ней даже нельзя заподозрить и забытой христіанской символики, что и вполн понятно. Вдь церковники, которымъ Мансикка приписываетъ внесеніе въ заговоры символики, не могли, конечно, имть какое-либо отношеніе къ обряду, совершающемуся бабами. Они могли только выражать общее отрицательное отношеніе церкви къ такимъ обрядамъ.

Отъ океанъ-моря глубокаго…
Выходили дванадесять двъ,
Шли путемъ, дорогою немалою

316

По крутымъ горамъ, высокіимъ,
Ко тремъ старцамъ старыимъ…
„Ставьте столы блодубовые…
Точите ножи булатные,
Зажигайте котлы кипучіе,
Колите, рубите на мертво
Всякъ животъ поднебесный…“
[На крутой гор высокой
Кипятъ котлы кипучіе,]
Во тхъ котлахъ кипучіихъ
Горитъ огнемъ негасимыимъ
Всякъ животъ поднебесный,
Вокругъ котловъ кипучіихъ
Стоятъ старцы старые
Поютъ старцы старые
Про животъ, про смерть,
Про весь родъ человчь.
Кладутъ старцы старые
Всему міру животы долгіе;
Какъ на ту ли на злую смерть
Кладутъ старцы старые
Проклятьице великое.
Сулятъ старцы старые
Вковчну жизнь
На весь родъ человчь 1 ).

Воздержусь отъ разршенія вопроса о томъ, кто такіе старцы и двы. О. Миллеръ въ старцахъ видитъ свтлыхъ божествъ, а 12 двъ сближаетъ съ трясавицами²). Мн кажется, что въ псн несомнннымъ можно принять только общее свидтельство о какихъ-то искупительныхъ жертвахъ-чарахъ. Псня только описываетъ такую жертву въ преувеличенныхъ и фантастическихъ чертахъ — пріемъ, постоянно наблюдающійся въ заговорахъ, оторвавшихся уже отъ породившаго ихъ обряда. Въ жертву приносились животныя, а можетъ быть даже и люди. Указанія на искупительную жертву, приносившуюся во время эпидемій и

317

вообще при желаніи избавиться отъ смерти, сохранились въ уцлвшихъ кое-гд обычаяхъ (не только у насъ, но и у другихъ народовъ) зарывать въ землю какое-нибудь животное во время эпидемій¹). Подобная искупительная жертва и породила приведенную выше псню.

Обратимся теперь къ одному изъ украинскихъ мотивовъ купальскихъ псенъ. Вотъ одинъ изъ множества варіантовъ:

Oj na kupajli oh'o'n hor'yt,
A u Iwana serce bol'yt’,
Nech`aj bol'yt’, nech`aj znaje,
Nach`aj inszoji ne zajmaje,
Nech`aj jidn'u Hannu maje 2 ).

Интересно то обстоятельство, что варіанты псни состоятъ, главнымъ образомъ въ замн именъ. Я отношу псню къ заклинаніямъ на томъ основаніи, что, во-первыхъ, обрядъ, съ какимъ она связана, обладаетъ магической силою. Также и вещи, имющія къ нему отношеніе. Выше мы видли предохранительный характеръ пляски вокругъ купальскихъ огней. Втви купальскаго дерева также обладаютъ магической силой. Ихъ разбрасываютъ по огородамъ, приговаривая: