Загробная жизнь или последняя участь человека

и ищем его до гробовой доски, так что жизнь человека едва ли не справедливо будет охарактеризовать, назвавши ее «погонею за счастьем». Но сколько на свете несчастных! А где счастливые? Найдется ли хоть один человек, который мог бы сказать о себе чистосердечно, что сердце его вполне довольно и спокойно, ничего не желает, ни о чем не тоскует? С самого начала жизни наша природа, пробуждаясь со всеми ее потребностями и силами, встречает мир, по-видимому, представляющий безграничную область для удовлетворения этих потребностей и для развития этих сил. При взгляде на этот мир, кажущийся таким светлым и полным счастья, наша природа порывается к нему с горячими надеждами и ожиданиями. Ни одна из этих надежд не осуществляется, ни одно из этих ожиданий не оправдывается. Пока мы молоды, несчастие нас больше удивляет, чем ужасает: нам кажется, что оно есть только аномалия, и вера наша в счастье не колеблется. Аномалия эта повторяется; но мы все еще крепимся. Но наконец какой-нибудь слишком сильный удар поражает нас и вдруг открывает нам глаза; а затем — чем дальше мы живем, тем яснее и яснее представляется нам и обнажается пред нами печальная истина: надежды, которыми прежде смягчались несчастия, исчезают и сменяются горьким разочарованием. В конце концов мы приходим к тому же заключению, к которому пришел некогда премудрый царь израильский, имевший полную возможность узнать и оценить человеческое счастье: все суета (Еккл. 1, 2)!

В чем же заключается тайна неудовлетворимости сердца человеческого ничем земным? Вся тайна заключается в том, что все земное непрочно и непостоянно, что на свете нет ничего такого, что могло бы, само по себе и навсегда, доставить нам полное счастье. В здешней жизни мы можем иметь только предчувствие истинного счастья, предназначенного человеку, который тоскует по нем, не находя его. Мы будем наслаждаться им только по соединении с Вечным источником блаженства — Богом. Оно будет дано нам на новом небе и новой земле: тогда Бог отрет всякую слезу с очей наших, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо все прежнее пройдет (ср.: Откр. 21, 4). «Ты создал нас для Себя, и сердце наше неспокойно до тех пор, пока не найдет покоя в Тебе»122. Тогда все труждающиеся и обремененные (ср.: Мф. 11, 28) найдут для себя успокоение от земных скорбей, бед и треволнений.

А теперь здесь все мы, труждающиеся и обремененные, плаваем по житейскому морю, обуреваемые множеством всяческих зол и бедствий, не находя себе нигде верного пристанища. Вражда и раздор между людьми, внутренний разлад людей с самими собою, кровавые войны, голод, мор и болезни, плачевное социальное положение миллионов людей, влачащих самое жалкое существование без всякой надежды на улучшение своего положения, — вот картина человеческого счастья, с тех пор как запомнят себя люди! «Каждое столетие, может быть, каждое десятилетие человечество развивается, более и более обогащается новыми знаниями, новою опытностью, изобретает множество новых средств против того или другого из физических и нравственных зол, удручающих его. Но что же — зла в мире действительно становится меньше? Нужды, болезней, страданий в наше время меньше, чем было за 100, за 200, за 1000, за 5000 лет назад? Едва ли какой-либо серьезный и искренний мыслитель и наблюдатель человеческой жизни стал бы с решительностью отвечать на этот вопрос утвердительно. Зло человеческой жизни — горе и страдания всякого рода — как будто растет со средствами, изобретаемыми против него»123.

Среди этих бедствий и зол жизни нас стараются утешить тем, что если страдают и мучаются отдельные личности человеческие, зато целое человечество идет вперед, развивается, совершенствуется, и ценою частных страданий покупается общее благо человечества, которое и достигнет некогда всеобщего благоденствия. Таким образом, каждый из нас, страдальцев, может сказать вместе с трудолюбивою пчелою:

«И моего тут капля меду (правда, пока еще будущего) есть!»124 Печальное утешение!