Заячьи петли в золотом тумане (СИ)

   Но заснуть так и не смог. Проворочавшись не на самом мягком и уютном бугристом ложе с час, выбрался наружу и присел у верстака, стоявшего вдоль стены. Включил болтавшуюся на шнуре лампочку. Достал пиролизную горелку - простое устройство из двух консервных банок, положил в неё две таблетки сухого горючего и поставил сверху железную кружку с водой для кофе. Открыл висевший над верстаком шкаф - я его помнил еще до реинкарнации обычным кухонным шкафом с посудой на старой нашей квартире, - и начал доставать из него инструменты для завтрашней работы. Сложены они были, как у отца всегда полагалось, в абсолютном порядке. В последний раз ими пользовался дядя Коля при ремонте "девяносто девятой", совершившей впоследствии такой неудачный пируэт прямо на Фреда. После окончания работ инструмент дядя Коля уложил в первоначальном порядке. Так, а это что? Не сумка, не портфель, какое-то подобие того и другого, мешок из кожзаменителя. Достал, развязал тесемки, запустил руку вовнутрь. Бумаги какие-то. Вытряхнул содержимое прямо на верстак. От выпавших связок старых открыток и фотографий дохнуло ароматом давно ушедшего времени. Вот упакованные вместе цветастые - на открытках - поздравления с праздниками за многие годы - мелкий бисер бабушкиных подробных пожеланий, размашистый почерк - будто забор красит - синих, без рисунка и с каймой по краям посланий моего дяди, старшего брата отца. А вот стопка разных писем-записочек, это наверняка мама складывала. Я сдернул связывающую тесьму - и на меня вдруг и неожиданно пахнуло незабываемым запахом любимого одеколона отца "Irisch Moos". Когда-то, очень давно, ему привезли его в подарок из ФРГ, и после он, абсолютно равнодушный к другим косметическим средствам, заказывал этот одеколон кому только было можно, и от него всегда исходил терпкий, горький шипровый запах. Стойкость у парфюма была потрясающей, он не выветривался, его можно было только смыть. И вот, через годы, я вдруг ощутил давно знакомый и, казалось, уже забытый запах, случайно когда-то занесенный на бумагу и сохранившийся внутри тоненькой пачки старых писем. Сидел долго, прихлебывал кофе и перебирал найденное, просмотрел тоненькую пачку фотографий. Они все до одной были плохого качества, любительские - тусклые, нерезкие, кое-где вообще трудно разобрать изображение. Видимо, по этой причине в альбом их не вставили, а выбросить было жаль, вот и перекочевали на сохранение в темноту гаража. Один-два сюжета я узнал: вот мы за городом отмечаем мамин день рождения, мне здесь лет двенадцать. А вот сидим на пляже и мама что-то достает из корзинки. А на этом фото отец и дядя Коля в компании какой-то дамы играют в карты. Фото совсем нерезкое, но я узнал женщину на фотографии. И вдруг проскочила искра догадки, волшебный прыжок сознания: меня осенило, где нужно искать пропавший во времени платиновый портсигар.

   Хоть и поздно, но все же заснул, а утром был разбужен поскуливанием возле гаражной калитки: неизвестная псина учуяла, что внутри кто-то есть. Я затих, ведь непонятно, что это за собака и где её хозяин. Снаружи раздался голос стоящего явно в отдалении человека:

   -Эй, Цыган, ко мне! Пошли! Мышей не видел, что ли?

   Цыган, продолжая скулёж, удалился на зов хозяина. Так, понятно: сторож решил обойти владения, собаку прихватил с собой. Сам по дороге топает, а пес бегает по рядам гаражей. Больше меня никто не тревожил, и я проспал еще часа два.

   Встал, позавтракал гречневой кашей с тушенкой из банки и выпил кофе. Грел все на той же горелке. Теперь за работу. Вскрыл полости в машине, достал все вложенные в них сокровища. Потом привел всё в близкое к прежнему состояние, замаскировав следы своей работы. То есть, брызнул на места, где ковырялся, из аэрозольного баллончика с краской, наклеил сверху шумопоглотитель, - всё в том же порядке, только гораздо быстрее, чем в гараже заброшенного пансионата в Словакии, у сестёр Вишенок. Как-то они там, божьи одуванчики?