Заяц над бездной

Поймав неожиданно на себе взгляд Барона, Шварц на секунду прервал трапезу, и виновато улыбнулся Барону.

Барон равнодушно кивнул ему, и прошел дальше.

В другой комнате сидела прямо на полу стайка цыганских детей. Один из них, лет семи, Санду, сын Барона, водил по комнате глазами, и вслед за его взглядом по комнате летали по воздуху игральные карты и даже две серебряные вилки, а остальные цыганята, раскрыв чумазые рты, следили за их полетом.

Барон прошел дальше. На втором этаже не было мужчин – но здесь толкалась целая орда женщин. Глаза у них были заплаканы – и оттого они старались не подымать глаз на Барона, когда он появился в дверях.

Одна из женщин, помоложе, все же всхлипнула, и сейчас же получила в бок острым локтем от старой цыганки, которая улыбнулась Барону грустно своими тусклыми золотыми зубами, и по-матерински ласково погладила Барона по широкому плечу своей смуглой костлявой рукой. На пальцах цыганки было много золотых перстней, а камни на них были такими крупными, что будь они бриллиантами, цыганка была бы самой богатой старухой на свете.

Цыган прошел мимо двери, на которой прибит был венок белых цветов – полевых цветов, свитых просто и украшенных двумя яркими лентами, из тех, что носят в волосах цыганки.

Барон задержал взгляд на двери, и прошел еще выше, по лестнице, на третий этаж.

Ана все еще улыбалась, и когда отец разбудил ее.

Она удивленно и вопросительно нахмурилась, когда он сказал ласково:

- Пойдем, дочка, покатаемся со мной, хочешь?

Барон вынул из шкафа и протянул Ане самое красивое ее, белое платье.

Потом Барон посадил Ану в выходную коляску, запряженную двумя вороными рысаками, и они поехали кататься.

Они ехали в коляске, и Ана радовалась, так радовалась этой неожиданной прогулке с отцом.

Откуда-то сверху, сам собой, возник звук скрипки, и наполнил воздух мелодией прозрачной и светлой, и оттого особенно радостна была для Аны эта поездка.

А Барон только погонял лошадей и старался смотреть куда-то мимо Аны.

Так приехали они на утес – высокий каменистый берег Днестра, поросший кустами и тонкими деревцами.

Здесь только Барон перестал гнать лошадей.

И здесь только Ана посмотрела на отца, и заметила то, чего не видела никогда. Барон смотрел вдаль и плакал – без звука, без дрожи, одними глазами.

Ана спрашивала его, что случилось, потом трясла его за плечи, и плакала сама с ним, а он упрямо молчал, только сильно обнимал ее за плечи, и молчал.

Играла где-то внизу, в бедном молдавском селе, у их ног, скрипка, и поднималась над ними, и над утесом, и над Днестром, старая песня, не знающая ни названия своего, ни автора, ни начала, ни конца.

Потом.

Потом были похороны.

Похороны у румынских цыган не похожи ни на какие другие. Много музыки, много вина. Нет скорбных сжатых лиц. Нет траура – одежды цыган, кажется, становятся еще пестрее и неслыханней. Цыгане веселы, мужчины рассказывают друг другу какие-то бродячие басни, смеются в голос, покачивают головами.

Мужчины пускают по кругу толстые мятые самокрутки – курят анашу. А женщины подливают мужчинам вина. В этот день вино наливают в самую красивую посуду, какая только найдется в доме.

Гроб, щедро украшенный белыми цветами, везли на повозке. Той самой, на которой Ана ездила с отцом на прогулку. Гривы вороных были заплетены и украшены - белыми цветами.

Ана помнила Лаутара. Он шел сразу за коляской, рядом с Бароном. Барон вел Ану за руку.

Лаутар играл на скрипке – мелодию долгую, скорбную, карпатскую. И поглядывал иногда на Барона, и на Ану, и едва заметно улыбался им обоим.

Ана смотрела на Лаутара, потом заглядывала в лицо отца. Барон улыбался Лаутару.

Когда Барон подвел Ану к гробу, она увидела лицо матери. Красивое лицо совсем юной женщины, обрамленное темными вьющимися волосами, и на губах у нее была утешающая улыбка.

А потом это белое красивое лицо, и лицо отца, и лицо Лаутара – все скрылось за пеленой.

Ана плакала. Ана помнила, что она плакала, и плакала вместе с ней, за нее, за Барона, за всех цыган на свете старая скрипка Лаутара.

…Лаутар смотрел на окно усадьбы Барона – большое окно на третьем этаже.

На окне дрогнули занавески. Она была там, за окном.

Барон перехватил взгляд Лаутара, обернулся. Он не успел увидеть движение занавески на окне.

- Добрый конь, – сказал Барон и улыбнулся Лаутару. – Я принимаю твой подарок.

- Правда? – радостно спросил Лаутар и сделал шаг к Барону.

- Конечно, - ответил Барон со всей бессовестной искренностью, на которую был способен. – Разве можно не принять такой подарок? Малай!

Из дома вышел Малай, шустро сбежал по античным ступеням и подошел к Барону.

- Мне сделали подарок, - сказал Барон Малаю, ласково улыбаясь. – Прими.

Малай сдержанно поклонился Лаутару. Подошел к ЗИМу, сел за руль. Под тяжестью громадного тела Малая ЗИМ немного просел. Малай завел двигатель, машина медленно тронулась и, сверкая покрышками, прижалась к левому крылу дворца, к бесконечной радости орды цыганских детей, мигом облепивших ЗИМ.

- Подарок невесте, - подчеркнул мягко Лаутар, улыбаясь все шире и глупее.

- Подарок отцу девушки, которую ты хочешь называть своей невестой.