#заяц_прозаек

— Они серьёзно? — тихо спросила Ульяна. — Это вообще законно, так издеваться?

Я пожал плечами. Что она хочет: двадцатники есть двадцатники. Мы тут как раз для изучения нравов и обычаев.

Костёр был большой и жаркий, нас быстро усадили поближе. Втроём мы грелись. Втроём пили воду. И всё ещё были вместе.

Игорян и Серый подошли пару раз, но завуч срочно сворачивал практику, и всех наших угнали паковаться. Я даже обрадовался: сейчас можно позвать Ульяну есть жаренные на костре, полные жира сосиски, просто болтать.

Но она отмахнулась:

— Погоди, столько материала! Фиксирую, — и продолжала водить карандашом в блокноте.

И не зря: нас ждали так долго, что спели все песни. Фольклорного материала, кроме «Солнышка», нам не досталось. Тогда я взял «фотик» и наскоро стал снимать.

Эти снимки я и проявлял вечером. Решил сам. Дело даже не в дополнительных баллах за достоверность опыта, хотя после испорченного переброса они были мне позарез нужны. В чём-то другом было дело. Может, просто не хотелось заканчивать самый необычный день моей жизни.

Я распечатал снимки: вот все наши, — мифическая «школа из соседнего района». Киря и Ульяна улыбаются мне в объектив. Надо же. Ещё неделю назад никто не поставил бы наши имена в одном предложении. А теперь — вот.

Уснуть я не мог долго. Представлял, как появляюсь в школе, а Ульяна мне издалека улыбается. Или нет, пожалуй, даже бежит ко мне. Киря подаёт ободранную руку: ссадины не успели затянуться даже под лампой ночного заживления.

Правда, немного чесалось что-то внутри: было непонятно, куда в этой картине поместить Игоряна и Серого. Не додумав, я уснул.

В школе я появился рано. Открыл стену Кириной бильярдной и сел в кресло у стола. А что. Сейчас придёт Киря, и мы, может быть, даже сыграем.

В бильярдную подтягивались парни. Кто-то хмыкнул, увидев меня, кто-то кивнул. Кири не было.

За прозрачными стенами бильярдной мелькали ученики, надувались и исчезали переменные комнаты, — постоянная была во всей школе только у Кири.

Мимо прошла Ульяна в босоножках — я заметил это, потому что её ногти были покрыты сверкающей модной «рыбьей чешуёй». А на чешую я смотрел, потому что сначала попытался заглянуть Ульяне в лицо, но глаза у неё были совсем не такие, как вчера. Холодные были глаза. Допоходные.

Я посмотрел на её руки — чешуя на ногтях. Одежда тоже какая-то блескучая. Она вся была в чешуе.

Девчонки быстро окружили Ульяну, и больше я её не видел.

Игорян и Серый подошли снаружи, сквозь пластик посмотрели на меня удивлённо и вопросительно, но я сделал вид, что читаю.

В бильярдную ворвался Киря. Я вскочил и пошёл к нему, но он покосился в мою сторону бешеным взглядом. Крикнул всем:

— Читали? Доклады не защищаем, а загружаем в облако. Проверяет сам МР. Вот спасибо-то! Всё из-за того, что кое-кто притащил недостоверные носки, запорол переброс и не дошёл вовремя. Он не торопился, он носочки берёг, южный юж его южан!

Парни загалдели, вытащили всефоны и стали быстро править доклады: МР насчёт практических — настоящий зверь.

Я постоял, подумал. Понял, что от Сухого Лога ничего не осталось, и вышел из бильярдной.

Серый и Игорян сидели в переменном пузыре, заваленном листвой точно таких цветов, как вчера в лесу. Вот они заморочились, уважаю! Медленно и тихо я открыл пузырь, но войти не решился. На меня хлынул пряный запах кленовых листьев, плотный и достоверный. Самый настоящий, как вчера в Сухом Логе.

Я всё топтался снаружи, — на том самом полу, где сейчас стояли ноги Ульяны в чешуе и покоилась бильярдная Кири. Наконец, спросил:

— Салют, Серый. Ну как, нормально?

Он улыбнулся:

— Нормально, Даныч.

— Годится, Даниил! — откликнулся Игорян, как будто ничего не произошло.

Он встал, втащил меня в пузырь и со всей силы, по-двадцатовски, хлопнул меня по спине.

Надежда Рудик. Зачет

Натка смотрела на полуоткрытую дверь подвала. Колючий комок в горле мешал дышать. Саша сказала: «Ты иди, мы сейчас», и они с Василисой нырнули в темноту. Вдвоем. Без нее. Конечно, у Василисы волосы всех цветов радуги и куча колечек в ушах, кривая ухмылка, и длинная челка закрывает наглый темный глаз. Натка даже смотреть на нее прямо не может, такая она яркая. А Натка обычная. Рядом с Василисой блекнет ее винтажное, до пят, зеленое платье с вышивкой, которое она раскопала у прабабушки в шкафу и перешила на себя, а сережки, — чайник в одном ухе, чашка в другом, — кажутся совсем глупыми. Но Саша, — Натка сдала кулаки, — Саша ее часть. Без нее жить нельзя. Она не даст отобрать у нее Сашу!

Натка проскользнула внутрь. Саша и Василиса сидели в кирпичной нише, склонив головы над экраном телефона. Василиса что-то говорила вполголоса, а Саша серьезно кивала.

— Вы… — Натка не смогла продолжить, задохнулась. Девочки подняли головы, и от их виноватого вида что-то темное и страшное проснулось внутри Натки. Она заскрежетала зубами, шагнула к нише, сама не представляя, что она сделает или скажет в следующее мгновение, и тут по подвалу прокатился грохот, и стало темно.

— Ма-ма, — тонко сказал кто-то в темноте.