— «Долина сказок» на самом севере учебного квадрата. Значит, если идти на север, мы или рано, или поздно дойдём до неё, или…
Что «или», думать не хотелось.
Шли довольно долго. Дорога поднималась вверх, становилось суше. Мокрые кеды плотоядно чавкали. Впереди показалась лощина, устланная облетевшими листьями. На её склонах стояли огромные растопыренные коряги, — причудливые сухие деревья, которые чьё-то воображение превратило в персонажей книг. М-да, двадцатники, ваше чувство прекрасного надо изучать не на истории, а на психологии…
— Так, похоже, «Долина сказок», — я сбросил рюкзак. — Отсюда должно быть близко. Кто-нибудь помнит карту?
— «Жемчужиной пешеходного маршрута является «Долина сказок», — тихо проговорила Ульяна.
Я разозлился. Ну что что я, сам не помню методичку? А идти-то куда? Но она стояла такая усталая и поникшая, что я промолчал.
Высмотрев склон посуше, мы взобрались на него и сели на корягу. Ульяне я постелил свою куртку. Простудится ещё, тут ведь нет трёхкамерных прослоек. Это двадцатый век, детка.
Киря пробормотал, что ботинки надел без носков, и ему натёрло ногу. Пластыря он, конечно, не взял, и ушёл искать палку. Было слышно, как он ломится сквозь кусты и ругается.
Я развязал рюкзак, вытащил громоздкий термос. Ульяна смотрела на меня вопросительно.
— Чай индийский байховый крупнолистовой. С лимоном и сахаром, — сказал я и протянул Ульяне наполненную крышку.
Ульяна осторожно приняла её и обхватила ладонями. Пальцы у неё были длинные, тонкие, — кажется, не три фаланги, а больше, как будто гнутся через каждые два сантиметра. А на ногтях, на обоих безымянных пальцах — белые поперечные полоски. Смешной такой дефект, у детей часто бывает. И у неё был — надо же, никогда не замечал. Да и не был я никогда к Ульяне так близко. Какой-то беззащитной она была из-за этих детских отметин. Хрупкой.
Крышка пахла пластмассой, — всё-таки нормальный пластик изобретут нескоро. Ещё горько пахло листвой, — я определил, что кленовой. И к этому общему запаху примешивалась мимоза Ульяниных духов, — запах шершавый и немного лохматый.
Киря вернулся с подозрительной гниловатой палкой. Ему я тоже налил. Кожа на его ладонях была содрана.
Я допил, что осталось. Дождь то усиливался, то утихал, но на всякий случай я отдал Ульяне свой дождевик из брезента, — не климат-купол, конечно, но хоть что-то.
Позади нас поднимался ещё одна ступень лощины.
— Нам сюда, — махнул я. — Опять вверх. Силы есть?
— Дай руку, пожалуйста, — тихо сказала Ульяна.
Сил у неё не осталось.
Я протянул руку, и мы стали взбираться. Я оглянулся. Киря хромал, опираясь на палку. Как будто почувствовав мой взгляд, палка сломалась, — всё-таки она была трухлявой.
Киря упал на колени. «Пойти, поднять его, что ли?» — с неохотой подумал я. — «Или пусть сам разбирается?»
Стоять с Ульяной на пригорке было невероятно приятно. Это новое ощущение хотелось длить и длить. Но нас тут было всего трое из ХХII века на неизвестно, сколько километров. Я крикнул Кире:
— Эй, помощь нужна?
— Нет, — проворчал он. — Южный юж, у меня вся спецодежда в грязи.
— Ничего, приложишь к докладу, — как будто брезгливо сказала Ульяна. — К естественнонаучной части: анализ состава почвы…
— Выбраться бы сначала, — устало протянул Киря совсем без злости.
Сгорбленный на коленях, грязный, он был похож на безнадёжно грустного бездомного пса, — такие существовали тут, в 20 веке.
Пёс Киря хрипло спросил Ульяну:
— Ты вообще, как?
Она молча кивнула.
— А ты? — он вдруг посмотрел на меня.
Я совершенно не ожидал вопроса, даже меньше того, что Ульяна возьмёт меня за руку. Я всё время думал, как найти дорогу, раздражался, что они не догадались взять элементарные нужные предметы… Я думал, как устала Ульяна, как непохожа сейчас на себя-школьную и радовался, что она смотрит на меня не как на пустое место, а наоборот: как на человека, который что-то решает. Да я и на самом деле решал! А про Кирю не думал. Вот совсем.
А Киря — очень просто — взял и спросил меня. Глупо, но я вдруг дико обрадовался, что он догадался спросить. Мы втроём стали как будто вместе. Это было так просто и хорошо.
Я спустился, положил Кирину руку себе на плечо и потянул его наверх.
Оказалось, до места сбора было всего-то метров пятьсот. Нам повезло: собравшиеся с разных концов леса группы загорланили «Милая моя, солнышко лесное». Под песню мы и вывалились на поляну.
Вокруг костра сидело человек сто подростков, за ними сновали взрослые. У Анжелы, одетой в тусклый линялый комбинезон, были такие несчастные глаза, что я решил: больше никогда не буду презирать её стразики. За ней, среди очень серьёзных двадцатников, я увидел встревоженную ЗВ и даже МР — завуча по истории, Михаила Романовича. Это было нехорошо, очень нехорошо.
Все наши сидели молча, — видимо, мы слишком долго болтались по лесу, им стало дискомфортно среди местных.
Когда мы вот так выпали с тыла, все завизжали от неожиданности. Но потом двадцатники засвистели, насмешливо заорали «ура», «это победа! Они дошли!» и загорланили туш. Мы прошли между смеющимися подростками, и каждый старался дёрнуть нас.