Закат и рассвет (СИ)

Цунаде исчезает с радаров. Её имя, будто стирается с таблички в приемной госпиталя. Кажется, будто все боятся произнести его вслух. Никто не решается задать вопрос, где она. Да, и разве нужно?

Сенджу пьёт, не просыхая, и такое случается с ней впервые. Когда бутылка становится решением и ответом на любую ситуацию. Выходить за пределы загородного дома Первого Хокаге нет никакого желания. Хочется сдохнуть, загнуться. И больше никаких желаний. Никакого смысла и эмоций.

Она в этих стенах целенаправленно задыхается. Ей не нравится больше смотреть в зеркало. Она не ориентируется в датах. Категорически отказывается видеть различия во времени суток. Просто сидит в шёлковом халате на веранде и заливает в себя очередную бутылку саке, а затем, ей нужно лишь доползти до кровати. Отрубиться.

Алкоголь помогает притупить чувства. Помогает не съехать крышей от ночных кошмаров. В какой-то момент она перестает выходить даже на чертову веранду. Дышать воздухом не хочется.

Ну, а зачем? Зачем, если можно пить прямо в кровати?

Шизуне приходит на четвертый день и умоляет открыть дверь. Проходит час, может два, девчушка не перестает уговаривать, скрестись в дверь.

Цунаде не отвечает. На душе гадко и склизко. Она жалкая и слабая эгоистка. Самая настоящая эгоистка, но сейчас ей плевать на всё. Она тронулась умом от своей потери

Не этому её учили родители и наставники. Не такого жалкого существования желали ей.

Она не может отпустить назойливую мысль о том, что отпустила его тогда. Уж лучше бы она снова переломала ему ребра, чем позволила идти на погибель.

У них могло бы быть всё, но они проебались…. Проиграли свою жизнь в игровых автоматах.

Столько лет потеряно. Столько ошибок и шрамов, которые уже не исправить.

Сенджу ощущает беспрерывное одиночество. Оно пожирает её изнутри каждую долбанную секунду.

Иногда ей кажется, что она слышит голос Джирайи, он шепчет ей на ухо, хрипло просит остановить это безумие. Умоляет так душераздирающе, чтобы она взяла себя в руки. Жила и побеждала за них двоих. Но Цунаде в слезах задыхается, скулит, как побитая собака.

Я не могу тебя отпустить. Просто не могу.

Потому, что если она его отпустит, переступит через это… Что у неё останется?

Лишь только обломки воспоминаний, которые никогда больше не станут реальностью.

На седьмой день, стук в дверь еще более разрушительный. Он стучит прямо по вискам, отбойным молотком прямо по нервам. Он уже на подкорке и Цунаде зажмуривает глаза, прячется под одеяло, надеясь так скрыться от внешнего мира.

Какого хрена? Она просила оставить её в покое. Не трогать больше. Просто дать ей время. Пусть, катится к чёрту, кто бы это ни был…

Она пытается снова провалиться в сон, надеясь, что вскоре эта буря утихнет.

Проходит еще десять минут, но стук такой громкий, будто кто-то желает, чтобы она с ума сошла от болезненной мигрени.

— Если ты сейчас же не откроешь мне дверь, я её просто вышибу, — интонация чёткая, острая, как лезвие и от этого знакомого голоса прошибает холодный озноб.

Сенджу вздрагивает и резко открывает глаза. Желание заснуть стирается за мгновение… Противно сосет под ложечкой, будто её застали врасплох, будто бы она сейчас стоит обнаженная на середине улицы…

Она молчит, слышит, как назойливо громко стучит её пульс в этот момент. Проводит пальцами по грудной клетке, пытается различить, где явь, а где болезненная фантазия… Слишком реально. Не получается.

— Я ломаю…- снова этот чертов голос прямо на подкорке сознания, как паразит прицепился…. А затем тишина, гробовая. Цунаде подскакивает с дивана, как кошка. Тихо плетется к двери босыми ногами нервно, будто пойманная, на месте преступления. В крови всё еще играет алкоголь, движения неточные. Координация и мироощущение подводят, как всегда не вовремя.

Ей уже никуда не деться, если он пришёл…. Она знает. Знает, если этот человек пришёл по её душу, то уже не уйдет. Человек ли он вообще?

Цунаде безмолвно открывает дверь, как в неизбежность. Страх в её ДНК уже давно не входит, но почему-то сейчас, тревожное ощущение её терзает. Она знает. Не стоит ждать ничего хорошего.

Скрип открывающейся двери, а затем резкий грохот. Всего одна секунда, и он выбивает кислород из её легких. Цунаде ударяется спиной об стену достаточно больно, чтобы с губ слетел громкий хрип. Тонкие белые пальцы сжимают обнаженную шею, словно железный обруч.

Орочимару…

— Какого хрена? — она гневно цедит сквозь зубы. Просто не понимая, какая блять муха его укусила? Галлюцинации от алкоголя слишком похожи на реальность, что она перестает быть, хоть в чём-то уверенной.

Эти жёлтые глаза, как у змеи, долбят по менталке. Проникают в самую глубь. Он в действительности её душит. Не жалея силы. Толкает так, чтобы она ударилась затылком об стену, а в глаза звезды посыпались. Царапает кожу гневно, определенно, на шее лиловые отметины останутся, если она себя не излечит.