Закат и рассвет (СИ)

Что он со мной сделал? Едкое осознание, еще хуже, чем удушение… Она не заметила, как оказалась под воздействием его техники.

Она — Цунаде, героиня войны, которая не привыкла допускать ошибок. Её передергивает, бросает в жар.

Она никогда не ошибается….Она же знает все его ебаные уловки!

Она хороша в рукопашном бою… Всегда была. У неё расширяются зрачки, алкоголь в крови, всё еще играет с ней злую шутку. Душно просто невыносимо.

Блять. Блять. Какого черта?

Она пытается содрать с себя его руки, выкрутить его конечности. Царапаясь, брыкаясь. Пытаясь применить базовые приемы, но всё тело ватное. Осознание насколько она проебалась хуже, чем то, что Орочимару душит её.

Он опережает её мысли и сам произносит вслух то, что она не хочет слышать до звона в ушах:

— Ты проебываешь свой талант, свою молодость и жизнь. Ты его самое большое разочарование, — он буквально шипит, склоняется к ней ниже.

Практически вдыхая слова ей в губы, смыкая на шее пальцы еще сильнее. В голосе столько презрения и жалости, что Цунаде хочется плюнуть ему в рожу. Лишь бы не слышать. Лишь бы не думать о том, что сказал бы Джирайя, увидев всё это.

Орочимару знал, куда бить, и не оставлял шанса. Ей казалось, что он повсюду. В её глазах, в её разуме, даже в грудной клетке. Еще немного и она и в правду двинется рассудком.

Слишком близко. Его вторая рука заламывает её запястья. И у нее в этот момент просто заезжают шарики за ролики. Она срывается, слезы льются из глаз, разъедая щеки соленой влагой. Цунаде вкладывает всю силу в свои действия, умудряется выскользнуть из его хватки, атакует. Ударяет лбом его лоб, такого примитивного приёма, он вряд ли от неё ожидал.

Скидывает с себя тяжесть его тела и подскакивает на ноги уже, как в тумане. По наитию. Почему она сейчас ощущает себя загнанным зверем, что оказался вне воли?

Ей бы сломать ему сейчас ноги, нос и эти блядские руки, чтобы больше никогда не помыслил вытворять нечто подобное, но вместо этого, Сенджу стоит, как вкопанная, вросшая в пол. Истерика новой волной наполняет её, и этот крик истеричный и громкий тревожней всего, что он слышал в жизни.

Орочимару же за свою жизнь видел много ужасающих вещей…

— Да, что ты блять знаешь о нём, обо мне… Он меня никогда не любил. Выкинул, как обёртку, — срывается с её губ, как отчаянье. Она никогда не произносила подобное вслух. Не делилась ни с единой душой. Но сейчас сил сдерживаться больше не было. Рассеченная ладонь, осколки, саке, которое она распивала все эти дни, как лимонад… Самые колкие слова, что могли ранить её душу. Всё смешалось, навалилось, как снежный ком.

Этот гнев. Детская и инфантильная обида — это, то единственное, за что она сейчас цепляется. Отними у неё и это, что тогда останется? Пустота. Отчаянье. Эмоциональный раздрай. Она уже идёт по наклонной. Просто катится, как поезд, который сошёл с рельс.

Ей не хочется быть виноватой, хотя бы перед ним. Но разве бросил бы он её, если бы любил? Это же Джирайя… Джирайя никогда и никому не отдал бы своё, не упустил бы из рук… но он же отпустил?

Сердце бьется, как в лихорадке, ударяется об грудную клетку.

Слезы идут по щекам, а ей кажется уже просто из этой агонии не выбраться.

Орочимару… Почему этому мудаку всегда нужно лезть туда, куда не просят?

Хлёсткая пощечина. С такой силой, что у неё искры из глаз летят.

— Закрой рот.

Он хватает её поперек живота и просто выволакивает на веранду. Она пытается вырваться, разбивает ему губу, но Орочимару плевать. Он тащит напарницу прямиком к озеру. Цунаде выкрикивает проклятия, и ей противна мысль о том насколько она сейчас в эмоциональном и физическом раздрае. Сенджу давно не ощущала себя такой разбитой и уязвимой.

Металлический запах чужой и своей крови въелся в ткань её халата, он был повсюду, как и жар мужского тела, который она не хотела бы испытывать на себе никогда. Его близость была хуже, чем Бесконечное Цукуёми. Из второго хотя бы можно выбраться…

— Сейчас я дам тебе то, что ты хочешь…- хриплый злорадный шепот прямо ей в ухо, а затем мочку прожигает пламя от ощутимого укуса зубами.

— Отпусти меня, ублюдок. Что ты вообще себе позволяешь? — она орет, надрывая голос, непонимающе оборачиваясь по сторонам, когда он заносит её прямо в ледяную воду. Резко ставит её на ноги, она все еще смотрит на него непонимающе злобно. В этот миг ей кажется, будто весь мир ополчился против неё.

Губы Орочимару расползаются в ехидной улыбке. Он делает один шаг, затем второй, разрывая между ними и так мизерное расстояние. Он смеется привычно безумно.

— Помогаю тебе сдохнуть, что же еще.

Янтарные омуты широко распахиваются, слова металлическими нотками в голосе пробирают до костей, а затем Цунаде больше не видит ничего. Вода проникает ей в горло, лёгкие, потому, что он и в правду, похоже, решил отправить её на тот свет.

Орочимару топит её, как беззащитного щенка. Властно хватая за шею, не давая выбраться, как бы она не пыталась противостоять. Кислород в легких заканчивается, она задыхается, пока он рывком не поднимает её из воды. Смотрит прямо в затуманенные светлые глаза и ухмыляется.