Закат и рассвет (СИ)

Она блять в шелковом халате, в доме своего деда, босая… Пьяная, а напарник по команде слетел с катушек. Кислорода не хватает, странный ступор, она как парализованная…. Впервые в жизни реагирует так медленно, просто не может понять, что происходит… Поверить в реальность происходящего. Бес пришёл по её душу, решил растоптать окончательно. Ключицы, шея пылают, он, будто выжигает её кожу этими блядскими пальцами, забирает душу, окончательно, всё личное пространство.

Инстинкт самосохранения срабатывает резко, как и выработанные годами рефлексы обороняться.

Цунаде активирует чакру, выкручивает мужские запястья, отталкивает их от себя. Бьёт наотмашь по солнечному сплетению кулаком, не в полную силу, но и этого достаточно, чтобы Орочимару влетел в стенку напротив, сбил полки в коридоре с грохотом.

— Какого хера ты вытворяешь? Сбрендил, ублюдок? — рявкает она, пытается отдышаться, хватаясь пальцами за собственную шею, кожа всё еще неприятно саднит от чужой цепкой хватки. Пытается отдышаться, котелок всё еще не варит. Накрывают вертолеты. Алкоголя в крови всё ещё слишком много. Противная тошнота подступает к горлу.

Она упирается спиной на холодную поверхность стены и смотрит в упор. В янтарных глазах слишком много злобы и саморазрушения.

— Удивительно, базовые навыки еще не пропила, — он кривит тонкие губы, поднимается с места, цепляется ладонью за место, куда пришёлся её удар. Выпрямляется. И выражение лица всё еще такое же ублюдское, как и в последний раз, когда они с Сенджу видели друг друга.

— Если решил нотации мне читать, мог зайти просто через окно, чертов показушник…- вспыхивает она быстро, как спичка, осознавая всю абсурдность ситуации. — Мудак…- она медленно поворачивается к нему спиной, идёт в зал.

Желание послать весь мир к черту увеличивалось со стремительной прогрессией.

Просто налить воды, промочить горло… Невыносимо. Её взгляд расфокусированный, едкий. Лишенный интереса и совести.

— Катись к черту, — говорит она прежде, чем добраться до графина с водой на кухне.

Она чувствует взгляд золотых омутов на своём плече и затылке, он парализует, выводит из себя. Голова начинает болеть всё сильнее. Назойливо и невыносимо.

Орочимару невыносим своим дыханием. Своим существованием. Присутствием.

Она успевает сделать пару глотков из стакана, прежде, чем он с дребезгом разобьется об кафель. Битое стекло разрезает ей ладонь, по руке хлещет алая кровь.

Потому, что Орочимару наступает снова, сносит её с ног. Она успевает сгруппироваться, закрыть лицо, когда сама оказывается, прикована к полу.

Зрачки расширяются от удивления. Если это какая-то блядская шутка, то она уже затянулась. Шелковый халат распахивается, оголяя плечо и грудную клетку.

Снова приступ надвигающейся тошноты, внутри, будто бы перекручивало все органы.

— Запоздалая реакция. В рукопашном бою ты никогда не ошибаешься, а сейчас столько слабых зон. Я могу уничтожить тебя за секунду, — он смеется привычно злорадно. Она злится, быстро делает подсечку ногами, резко лишая его опоры.

— Закрой рот, — хрипло шипит она, когда змеиный саннин оказывается на полу. Стремительно падает, упираясь ладонями в ледяной кафель, прямо около женских плеч. Невыносимо близко. Она чувствует его дыхание на своей коже, и ей не нравится быть настолько уязвимой рядом с кем-то.

Она, будто в коконе его рук, и от него нигде нет бегства. Змеиные глаза сканируют, смотрят прямо в душу. Ей хочется вытеснить его, послать к черту. Его слишком много, прямо под ребрами. И этот навязчивый запах муската. Он её изнутри выворачивает болезненными спазмами.

— Слезь с меня и проваливай, пока я не переломала тебе все кости, — голос уверенный, колкий. Это не угроза, а констатация факта. Она в действительности готова сравнять Орочимару с землей, если он сейчас же не прекратит свои ублюдские игры. Она не двигается с места, выжидает. Наблюдает за тем, что он будет делать дальше.

В голове туман, первой идти в наступление нет никакого желания и азарта.

Белые локоны раскинуты по кафелю, контраст между серой плиткой и цветом пшеницы слишком очевидный. Длинные бледные пальцы скользят по шелковой ткани на плече, а затем по оголенной ключице. Под ними рассыпаются бусины жара, и она сама не может понять природу этих странных прожигающих эмоций.

В янтарных омутах полнейшее непонимание смешивается с раздражением в один коктейль. Цунаде грубо ударяет его по руке, отпихивает. Цедит ядовитые ругательства сквозь зубы. В то время, как Орочимару одним рывком вновь смыкает руку на её шее цепкой хваткой, пользуется элементом неожиданности, усаживается на неё сверху. Окончательно припечатывая лопатками к полу.

Раздражение, гнев накатывают на неё новой волной, как еще один болезненный удар по затылку.

— Мразь…- шипит она, цепляясь за его запястья, пытаясь отстранить от себя, но у неё ничего не получается. Темнеет в глазах, она не может активировать чакру. Неизбежность, и этот стойкий запах мужского одеколона, от которого можно сойти с ума.