Закат империи

А книготорговец, поняв, что девушка не будет звать на помощь и поэтому целиком находится в его власти, стал играть с Беатрисой, как кот с мышью. Он бросался на неё, она уворачивалась, он повторял свою попытку — и она уворачивалась снова. Дверь была заперта, а комната не отличалась большими размерами, так что рано или поздно он бы достиг своей цели. Беатриса тоже это поняла и, выбрав момент, решилась на отчаянный шаг. Книготорговец отдувался после неудачного нападения, оперевшись рукой о деревянный столб перекрытия, подпиравший потолок, и хищно улыбался ей, готовясь к очередному прыжку. Лучшего момента не стоило и дожидаться — она быстро выхватила свой нож и, метнув его, пригвоздила ладонь книготорговца к столбу. От неожиданности и боли он взревел так, что мгновенно разбудил всех соседей. И даже Элпис очнулась от своего глубокого забытья. После этого начался жуткий переполох — дверь выломали, и в комнату ворвались какие-то люди, но у Беатрисы в её разорванном платье был столь красноречивый вид, что истекающий кровью торговец, которого освободили от ножа, не вызвал ничьего сочувствия и вынужден был поспешно удалиться. На следующий день мать и дочь покинули Капую и больше там никогда не появлялись.

«Странно, — подумал Максимиан, дождавшись конца её рассказа, — но женщины любят или тех мужчин, которые слабее их самих, или тех, кто сильнее, но никогда равных себе по достоинствам. Почему? Потому что они могут только покорять или покоряться, но никогда — дружить, поскольку дружба предполагает именно равенство. Или потому, что любить можно, только жалея или восторгаясь, — и никак иначе?»

— Я буду любить тебя и заботиться о тебе, как о самом дорогом, что у меня есть, — нежно сказал Максимиан, когда она закончила, и он услышал, как задрожал её голос. Сейчас он чувствовал себя невероятно сильным и... счастливым. — И я сделаю всё, чтобы наше с тобой будущее было таким же ясным, как твои чудные глазки, когда их не туманят слёзы. Ну же, не надо плакать, — удивился он, заметив, как Беатриса низко опустила голову. — Лучше пойдём в дом, а то уже стало совсем холодно.

Она позволила ему обнять себя за талию, и, когда они проходили перистиль, Максимиан, повинуясь безотчётно-волнующему побуждению, вдруг замедлил шаг, остановился, медленно наклонился к Беатрисе и осторожно поцеловал её в слегка полуоткрытые пухлые губы. Она слабо дёрнулась, попыталась освободиться, но Максимиан прочно держал её в объятиях, и вскоре она перестала вырываться. Отпрянуть друг от друга их заставил лишь голос Боэция. Беатриса застенчиво опустила голову и, поклонившись отцу, быстро убежала, а Максимиан, радостный, гордый и немного смущённый, остался стоять на месте, чувствуя на себе внимательно-доброжелательный взгляд первого министра. Наконец он вздохнул, поднял глаза и твёрдо сказал:

— Я люблю твою дочь, Северин Аниций, я безумно люблю твою дочь!

— Это прекрасно, — спокойно и даже ласково ответил Боэций, чувствуя лёгкую зависть к этому юноше, зависть любви родителей к любви детей, — но как же твоя свадьба с Амалабергой? Ведь это решение самого короля!

Максимиан растерянно пожал плечами. За весь этот вечер он впервые вспомнил об Амалаберге и теперь умоляюще посмотрел на Боэция. Тот понял его взгляд и задумчиво потрепал юношу по плечу.

— Я попробую поговорить с королём, как только выберу подходящее время. Но не сейчас, а в будущем, так что наберись терпения... — Произнося эту фразу, Боэций даже не подозревал о том, при каких драматических обстоятельствах он сумеет выполнить своё обещание!

Глава 12. ПСОВАЯ ОХОТА

Читая письмо от Корнелия Виринала, Амалаберга почти непрерывно хмурила свои красивые брови. Какой же бесцеремонный и циничный наглец этот самоуверенный римлянин! Насколько же развратна и бесстыдна вся их порода! Кто позволил ему обратиться к ней с этим посланием?

«Корнелий Виринал приветствует прекраснейшую изо всех покорительниц Италии и шлёт ей свой самый низкий поклон. Да будет тебе известно, что написать это письмо меня побудило не только искреннее восхищение твоей воинственной красотой и разящими наповал стрелами глаз — и не только глаз! — но и целый ряд других обстоятельств. Начну по порядку и надеюсь, что тебе хватит терпения дочитать это письмо самостоятельно, не передавая его в другие руки...» После слова «терпения» так явно напрашивалось и слово «умение», что Амалаберга шумно задышала от ярости. Этот самодовольный римлянин сомневается в её грамотности!

«Итак, первое известие, которое тебя, о прекраснейшая, без всякого сомнения, обрадует и разочарует одновременно. Только обрадуешься ты при свидетелях, а разочарование будешь тщательно скрывать даже от самой себя, яростно покусывая свои прелестные губы». Его самоуверенность простирается даже на то, чтобы предсказывать ей её же реакцию! При этой мысли она невольно прикусила нижнюю губу и тут же её отпустила.