Между прочим, в прибавление к тексту «Евангелия от Матфея» (7, 21–23) в «Секунда Клементис» приведено: «Ибо даже если бы вы были собраны со мною на лоне Моем, а заповедей моих не исполняли, то Я отвергну вас и скажу вам: отойдите от Меня. Я не знаю вас, откуда вы, делатели беззакония». Так Лоно, или, как поясняют, церковь еще не есть безусловный авторитет. Лишь понимающий и исполняющий Завет Христов может быть судьей…
Непростительно, что наши духовные наставники не допускают существование других Провозвестников Божественного Откровения, кроме Христа. Но сам Христос указывал, что многие язычники, как называли тогда всех инаковерующих, будут ближе к Царствию Небесному, нежели говорящие Ему: «Господи, Господи! Не от Твоего ли Имени мы пророчествовали?»
Во II в. были созданы несколько апокрифов, получивших название «Евангелий детства», якобы воссоздающих детство и юность Иисуса. Авторство одного из них приписывается Фоме, хотя здесь речь идет только о тезке ученика Иисуса. Мне эти исторические документы не представляются заслуживающими внимания, поскольку они преследовали чисто идеологическую цель — сделать образ Иисуса мифическим, легендарным, я бы сказал — языческим, гераклическим[186]
.В «Евангелиях детства» Иисусу-ребенку приписывается сверхъестественная сила — он творит многочисленные чудеса в возрасте от пяти до двенадцати лет. При этом, как и большинство сусальных агиографий, эти апокрифы полностью лишены божественного вдохновения: здесь много чудес, но абсолютный дефицит святости — вульгарность, беспощадность, жестокость… Здесь нет и следа образа Иисуса, представленного в новозаветных евангелиях, где он «возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости». Вместо этого автор — сознательно или бессознательно — вселяет в сердца людей страх и неуверенность, от которых стремился освободить своих единомышленников исторический Иисус. Человеческие черты Христа здесь полностью исчезают, а историческая реальность заменяется болезненными фантазиями неведомых авторов, так и не преодолевших в себе сознание язычников. Великий пророк, человек, на тысячелетия упредивший свою эпоху, превращен в своенравное, капризное и жестокое божество, знакомое неофитам по языческим мифам. Невозможно себе представить, чтобы мстительный божок, став взрослым, добровольно пошел на мученическую смерть ради спасения человечества.
Здесь дело даже не в том, что для авторов «Евангелий детства» образ Иисуса все больше терял человеческие черты, обретая божественные, но в том, что к моменту их создания идеи Христа растворились в привычном варварском сознании первых веков Новой эры. «Евангелия детства» весьма далеки как от духа Христа, так и от реальных условий жизни в Палестине: греческие и языческие мотивы здесь доминируют над еврейскими.
Большое место в «Евангелиях детства» занимают наказания противников Иисуса: умер мальчик, который толкнул его, ослепли люди, которые жаловались на него Иосифу, учитель, который осмелился поднять на него руку, упал замертво… Примитивный автор старается внушить читателю, что Иисус — всемогущее и грозное, даже жестокое божество. Авторам «Евангелий детства» невдомек, что акты жестокости и своеволия, свершенные Иисусом-ребенком, несовместимы с человеком, провозгласившим: «…Иго Мое — благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:30), со спасителем и целителем, о котором в «Деяниях апостолов» сказано: «И он ходил, благотворя и исцеляя всех…»
Здесь, пожалуй, важен лишь уровень сознания и духовное состояние людей той эпохи, не способных усвоить подлинные уроки Христа. Автор даже не ощущает контраста вымышленных версий, скажем, с «Евангелием от Луки»: когда Иисуса не приняли жители селения самаритян, разгневанные ученики предложили ему призвать на это селение «небесный огонь», но Иисус запретил им: «Ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9:53–56). Даже место, заимствованное автором из «Евангелия от Луки», здесь искажено: 12-летний Иисус уже не просто сидит среди учителей, а заставляет замолкнуть еврейских мудрецов и поучает собравшихся в храме «учителей народа и старейшин»…