Что такое хорошее государство? Это когда магазин внизу работает, когда на свою зарплату ты способен прокормить семью, а твои дети — получить нормальное образование. Хорошее государство — то, которое не претендует на нечто большее, чем оно есть по своей природе; которое смиренно следит за тем, чтобы люди на его территории не вымирали и справедливость более-менее торжествовала; которое оставляет свободу — твоей совести и выбору твоего духа и не лезет поминутно в твою личную жизнь…
Центром и местом встречи государства, культуры и церкви должен стать человек, каждый отдельный человек (как это, кстати, и записано в нашей Конституции). Ибо главным смыслом их существования и является человек. И государство оживет только при наличии человека, и культура осуществляется только в присутствии человека, и церковь является только в свободном человеческом духе и истине. И лишь в этой «точке сборки» они могут встретиться, актуализироваться, превратиться из абстракции в реальность. Лишь здесь, в человеке и его свободном выборе, возможны событие и сама жизнь… Возможно осуществление христианства. Вот что было бы полезно переварить и уяснить сегодня нашим консерваторам, чтобы снова стать адекватными времени и самим себе.
Даже после завершения эпохи воинственного атеизма РПЦ не освободилась от сервильности и византизма, от абсолютного подчинения государству, еще — от ксенофобии и вражды, племенной ненависти к Западу и иным христианским конфессиям. Мало кто обращает внимание на то, что русский православный мессианизм противопоставляет себя греческой и восточной христианским церквам, из которых, собственно, вышло русское православие. Эту амбициозность Семен Людвигович Франк не случайно назвал «хроническим заболеванием русского сознания», состоящим в исключительности русских и в особой роли России в мировой истории. История русской церкви так тесно переплетена с историей русского государства, что петраграндизм тождественен цезарепапизму.
Тотальный обман — измена правде, Христу и Богу, а история, построенная на обмане, — путь в никуда! Скрывать многочисленные падения церкви для меня означает вредить ей, ибо Христова сила веры — в правде, а не в ее сокрытии. Грех идеализации или абсолютизации прошлого — не только в отказе от него, но и в предательстве будущего.
Увы, христианская теология во многом зиждется на многозначности слов и неадекватности переводов древних текстов. Это — не лучшие основания для укрепления религии, создаваемых святыми. Прикрываясь красивыми словами, церковники и сильные мира сего всегда вершили и поныне вершат свои гнусные дела, оправдывая их борьбой с врагами веры и отечества.
Дело в том, что святые, пребывая в Боге, не испытывают ненависти даже к своим мучителям, а это недоступно церковникам, выстраивающим вероучение на мести, ненависти и страхе — всем слишком человеческом и предельно далеком от святости. Стоит ли после сказанного удивляться, что с развитием человеческого интеллекта и укреплением эго количество сект и направлений растет, а истинно верующих — падает? Ведь только преодолев позывы эго и обратившись к Душе, человеческое сознание соединяется с сознанием божественным и получает возможность пережить на опыте, что человеческая сущность заключена в душе, которая никогда не рождалась и никогда не умрет. Именно это и называется просветлением, мудростью или возвращением к Богу.
Мудрость и религиозные истины вообще нельзя передать словами — только пережить, пройдя путь Будды или Христа. По поводу каждой истины можно сказать нечто совершенно противоположное ей, и оно будет тоже верно, но мудрость — удел святости, духовности, результат прощения и любви. По словам Сиддхартхи, мудрость непередаваема: «Мудрость, которую мудрец пытается передать другому, всегда смахивает на глупость».