Закат на Босфоре

— Да? Я не знала… — Лидия Антоновна опустила голову. — В общем, когда я окончательно уверилась, что в соседнем номере что-то произошло, я буквально поймала за рукав одного офицера, который тоже ночевал в гостинице.

— Ротмистра Хренова? — догадался Горецкий.

— Ну да. Я рассказала ему обо всем и попросила совета. Не могу сказать, — вздохнула Лидия Антоновна, — что услышала от него в ответ что-то обнадеживающее. Да я и сама понимала, что вряд ли могу что-то сделать — все спасались.

— Так-так, — пробормотал Аркадий Петрович, — значит, Хренов встретил этого человека в приемной генерала Врангеля. А когда тот назвал себя, Хренов вдруг вспомнил то, что рассказывали ему вы. И решился, надо полагать, на шантаж. За что и поплатился. Очевидно, все же у него хватило ума не упоминать вашу фамилию. В противном случае убийств было бы всего два — Хренова и ваше… — Аркадий Петрович взглянул на сидящую напротив женщину и опомнился: — Прошу извинить.

— Значит, Ираида Петровна говорила правду? Действительно тот человек под видом мужа убитой сестры хотел втереться в доверие к генералу Кутепову?

— Естественно. Но доказать, что он убийца, будет трудно.

В это время в прихожей раздался грохот, хлопнула дверь, и в комнату ввалился запыхавшийся Саенко.

— Ваше сковородие, господин полковник! — выпалил он. — С Борисом Андреичем беда!

— Что — он слишком скверно играл на фортепиано и за это его побила возмущенная публика? — прищурился Горецкий.

Саенко глубоко вздохнул, намереваясь начать подробный рассказ, но вместо этого вдруг махнул рукой и выпалил традиционное:

— Ох и подлый же народ турки!

Услышав шаги у себя за спиной, Борис внутренне собрался. На экране в это время разворачивалась бурная сцена с заламыванием рук и отчаянными жестами, но Ордынцев, чтобы не заглушить шаги, заиграл тихую «Утреннюю молитву» Чайковского.

Скосив глаза, он разглядел приближающуюся к нему из темноты зала гибкую, хищно согнувшуюся фигуру. Продолжая играть нехитрую мелодию левой рукой, правой Борис потянулся к револьверу.

Однако достать оружие он не успел: гибкая фигура метнулась к нему, и раздался звук резкого удара и скрежет металла по металлу. Соскользнувшее лезвие стилета порезало ухо, но Борис, не обращая внимания на боль, отклонился, перехватил в воздухе левую руку нападающего и приемом французской борьбы бросил его на пол.

Сам он прыгнул сверху на поверженного противника, чтобы не дать ему подняться, но тот мгновенно откатился в сторону и хотел уже нырнуть под сиденья зрителей, как вдруг из темноты как колобок выкатился Саенко и каким-то тяжелым темным предметом огрел злодея по голове.

В зале раздались раздраженные выкрики и свист зрителей, недовольных тем, что замолчало привычное фортепиано тапера. Борис громко произнес по-французски извинения, вряд ли понятые турецкой публикой. Саенко, сидя верхом на безжизненном злодее, аккуратно связывал ему руки, как связывал он багаж Аркадия Петровича или Бориса при частых переездах.

Борис нагнулся к денщику и спросил:

— Ты же вроде с Аркадием Петровичем ушел? Как же ты здесь-то оказался?

— Да решил приглядеть за вами. Мало ли что, думаю…

— Молодец ты, брат. Вовремя подоспел. Без тебя бы мне не справиться, убежал бы, мерзавец, — вон он какой жилистый…

— Да, соответствующий господин, — согласился Саенко, внимательно оглядывая узлы, — теперь не убегет.

— А ты его… не того? Не насмерть?

— Да нет, сейчас очухается. Мужчина крепкий.

— А чем ты его приложил-то?

— Да там, при входе… вазочка такая стояла.

Борис окинул взглядом рассыпанные по полу осколки и подумал, что ваза была немалых размеров, чуть не в человеческий рост.

Связанный человек зашевелился и открыл глаза. Увидев Бориса, он удивленно на него уставился.

— Я так понимаю, — сказал Борис весьма вежливо, — вы знакомый Лидии Антоновны. У вас к ней было дело? Так она сегодня занята, я за нее.

В зале наконец загорелся свет. По проходу между рядами бежали, тяжело пыхтя, двое толстых турецких полицейских, вызванных перепуганным билетером.

Увидев лежащего на полу связанного человека и склонившегося над ним Бориса, полицейские выпучили глаза и злобно затараторили по-турецки. Ордынцев огляделся. Саенко и след простыл. Когда он успел исчезнуть, осталось загадкой. Борис попытался объясниться с полицейскими по-французски, но они не понимали ни слова, сыпали турецкими фразами, и один из них уже начал решительно надевать на ненормального иностранца наручники.

В это мгновение Борис вспомнил спасительные слова. Он громко и с достоинством сказал полицейским:

— Джафар Карманли!

На полицейских это подействовало волшебным образом. Они еще больше выпучили глаза, однако наручники надевать не стали, подняли связанного злодея с пола и повели обоих к выходу. С Борисом обращались с вежливой осторожностью, хотя на всякий случай крепко держали его за локоть. По дороге они переговаривались между собой, периодически повторяя это магическое имя «Джафар Карманли». Произносили они его с испуганным уважением.