Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Одновременно тогда же, летом 1943 г., внимание Германии переключилось с оккупированных территорий на военнопленных, рабочих и коллаборационистов в самом рейхе. Учитывая продолжающиеся поражения армии и рост партизанского движения на Востоке, главной заботой творцов немецкой восточной политики отныне стала одна оставшаяся переменная величина: Osttruppen.

Прокламация и пропаганда

Период между совещанием военных и гражданских чиновников в Берлине в декабре 1942 г. и вето фюрера на реальную политическую войну в июне 1943 г. характеризовался в определенных кругах большими надеждами, связанными с другим проектом: официальной прокламацией, с которой фюрер (или, при необходимости, кто-либо другой) обратился бы к народам Советского Союза. Будучи неофициально рассмотренной на берлинском совещании в декабре 1942 г., эта идея повторилась в представленной две недели спустя «Записке по восточному вопросу» Альтенштадта. Он хотел, чтобы «декларация фюрера гарантировала равные права – в качестве европейцев… всем русским, которые присоединятся к борьбе с большевизмом». Однако после фиаско предрождественского «альянса» с Розенбергом ОКХ не было настроено брать на себя явную инициативу в политических делах. Прокламация Гитлера – чисто пропагандистский шаг – не потребовала бы никаких реальных перемен в оккупированных регионах и ничего не стоила бы рейху. Более того, ее сторонники наивно надеялись, что сам факт того, что правительство Германии давало официальное обещание и что Берлин обращался к людям напрямую, мог бы оказать благотворное влияние на моральный дух на Востоке. Такова была политическая война в ее самой выхолощенной форме.

Авторам плана оказалось несложно пробудить интерес пропаганды вермахта и, через нее, министерства пропаганды Геббельса. Полковник Мартин, глава 4-го отдела пропаганды вермахта и поклонник Геббельса, послужил подходящим передаточным механизмом. К концу января 1943 г. министр пропаганды, более сильная и незаурядная личность – как раз тогда занимавшийся переоценкой стратегии – перехватил инициативу в вопросе прокламации фюрера. На следующей неделе после капитуляции фельдмаршала фон Паулюса под Сталинградом Геббельс подготовил на подпись Гитлеру воззвание. Интересно, что он стремился заранее согласовать свой проект с двумя группами, которые, как он предполагал, скорее всего, поддержат его: достаточно логично, что не с группами Гиммлера или Бормана, а с командами Розенберга и Цейцлера.

Ответ Розенберга оказался противоречивым. С одной стороны, он был недоволен, поскольку считал такую прокламацию исключительно заботой своего министерства и возражал против совместного обращения к русским и нерусским одновременно. С другой стороны, активизация политической пропаганды совпадала с его взглядами на тот конкретный момент и ослабила бы давление, оказываемое на него его же сотрудниками. Фактически Розенберг включил пункт по этому вопросу в свое письмо Гитлеру в середине января, подчеркнув, что для того, чтобы придать немецким обращениям эффективность, необходимо авторитетное имя, но подразумевая при этом, что не Гитлера, а его самого будет достаточно в качестве подписавшейся стороны.

Не получив ответа, 8 февраля он обсудил план на своем совещании с Гитлером. Согласно последовавшему затем письму Розенберга Кейтелю, Гитлер отказался от идеи личной прокламации, но оставил открытой возможность «какого-либо заявления министра восточных [оккупированных] территорий» – вероятно, оценка Розенберга не совсем точна. Более того, Розенберг, по-видимому, пытался использовать эту возможность для одной из своих завистливых издевок насчет Геббельса. (Вероятно, Розенберг принимал желаемое за действительное, о чем говорит тот факт, что десять дней спустя он был вынужден протестовать против протокола Бормана, в котором, по-видимому, не упоминалось о таком предложении. Ламмерс, переспросив фюрера, сообщил министру восточных оккупированных территорий, что «в данный момент фюрер отвергает… любое воззвание к народам Востока».)

Неделю спустя, во время приезда Гитлера в свою ставку под Винницей, Геббельс снова поднял вопрос о прокламации. Он был вынужден записать, что, хотя «фюрер полностью одобряет мою антибольшевистскую пропаганду… на данный момент фюрер не желает рассматривать прокламацию для Востока… Он считает, что большевизм настолько ненавистен и внушает такой страх народам Востока, что антибольшевистской тенденции нашей пропаганды вполне достаточно. Я снова пытаюсь убедить фюрера в обратном. Однако я считаю, что истинной причиной (его неуступчивости) является тот факт, что он не хочет делать ничего, что может быть истолковано как готовность уступить в момент временной слабости».