Захват

А вот вам еще, в купу новоявленный признак: глаз, левый – в синеватом подтеке, с желтью, потому что подбит. Судя по словам очевидцев, сельщины – крестьян околотка: дополнительный знак сходства присовокупил, на торгу рыночный солдат Олденгрин; так. Вор!.. Знает, богомерзкое идолище кто перед ним – то-то и отводит глаза.

– Кто же, як не ты? Отвечай! Голову ссеку, – прицепил разом с равномерно замедленною вскидкой серпа; – кончу.

– Кто кого – поглядим. Отповедь, холопу скажи… Нук-ка-ся ответствуй, собачка! – произнес переводчик с видом показного спокойствия, взводя перед Паркой, хмыкнувшим пистольный курок: – Хочешь, так придется уважить. Кто кого, – повторил, делая коротенький шаг вбок-назад.

– Ври; знаем: пистолет не заряжен, – Парка, подступив к толмачу: – выложи, покудова цел! – Враг, чувствовалось был перепуган, но отнюдь не сдавался, зрилось по юлившим глазам; пустопорожний, пистоль, дрогнув опустился к ноге. – Вздумал настращать? Не прошло. Ах блудник. Знать мене от веку не знат… Ведашь, позаочи спознал. – Движимый веселою злостью, вспыхнувшей невесть почему Вершин замахнулся вдругорь.

– Яз… Ты! но-но. Ишь хитр; непашенным сказался!.. бобыль? Якобы. А жен – для чего: так? Учтём… Впредь, в перепись – на будущей год, знай, – пролепетал переводчик с тем как, отшатнувшись назад непроизвольно издал некоторой областью тела принятый помором за треск лопнувших по узи штанцов захватчика отрывистый звук; «Лучше припугнуть по-иному», – подержал в голове несколько мгновений толмач, тиснув поослабшей рукою бесполезный пистоль.

Нападения, и также угрозы предопределяют естественное даже у нас, чуть ли не на каждом шагу противодействие; где брань, там – защита; об руку шагают, века…

То, что в совершенной растерянности вымолвил конник, спешенный казалось ему ложью во спасение жизни; «Да уж, – промелькнуло у Стрелки: – Ляпнул наобум-наугад в мысли чтоб крестьянин отстал… Можно бы сказать по-ученому, по-штадтски: брехня, наглая особенно суть, в некотором роде – оружие… И тут, на шляху. В общем-то, не очень, слегка, – не по-городскому наврал».

Вершин, услыхав изреченное, глаголы о пашне, сказанные в сторону леса, корбы, на мгновение замер; «Выдумал, берет на испуг. Врет, глупости; откуда прознал?» – вскользь проговорилось в мозгу.

Сказанное ради острастки, наобум-наугад смахивало в чем-то на правду. Правда что: мужик не имел, в правду-истину хорошей земли. Как бы, получилось на деле: встреченный у тракта грабитель, Стрелка, разрядив перед тем оружие – в копейку попал.

– Нечего сказать бобылек, – вор! – проговорил переводчик, все еще под жалом серпа: – Ну и безземелен. Каков! Бедненький… Ужо изоброчат. Вздумал заниматься пожогами, бесплатно; а то ж. Выгодно, – ввернул гражданин: – подданный короны – преступник. Ловко. Ну и ну – економ. Тайное становится явным – от як, – продолжал обличать, бросив на попятном шагу: – Прибыль утаил, хитрован. Каждому бы так, без тягла. Скрылся от налогу, шельмец. Ишь.

– Бонды, каковых большинство в нашем королевстве… ну да… с некоторых мест, – проронил, чуточку помедлив толмач, – сельщина – не худо живут. Кажется и ты середняк, не бедненький… Откуда прознал? От некоторых. Кто говорил? Не важно, – произнес переводчик, подмигнув поселянину, с которым допрежь нигде и никогда не встречался, как напарнику в заговоре – и, поведя в сторону Невы бородою леновато изрек:

– Надо бы, оно сообщить… в штад. В ратушу… Пожалуй.

– Зачем?

– Ну, как донесут? На меня. Кто-нибудь из местных селян. Скажут: дескать, яз подрядилси (Конь – огонь! – проронил в сторону тропы) отвозить некоему бонду – тебе – жито, воровские хлеба… рожь. Сем-ка подобру-поздорову разойдемся, покуль впрямь не нанесло видаков. Бонды, поселяне с достатком – лучшие да средние люди платят поземельную ренду, – пояснил переводчик: – знаешь; в городскую казну. Як же – по-иному? А ты? «Бонды не заводят подсек», – договорил, про себя спешенный: изустную речь, как бы отхватило серпом, взвившимся вблизи от лица.

– Не был? нипочто? в Калганице? – возмутился мужик.

– Яз… верь… сородичи… Не надо! не сам.

– Родичи? Жена – не свидетель? Не было иных видаков? А Воин? А – посельский?.. Прокоп? Веска-та, котора…

– Не вем! Ни воина… как-кая невестка?! – молвил, перебив городской, в страхе подаваясь назад. – Не был. От те хрест. Никогда… Чо пристал? Скудова ты сам, деревенщина? Не знаю таких.

– Осподом клянется, собака… Лжец, клятвопреступник! Отдай! Ну-ко, – пригрозил хлебороб, мельком поглядев на большак: – Нетути, никто не увидит. Понял? Ж-живота порешу! Вживь, – договорил селянин, качнув над головою серпом. Зрилось, неприятель – опознанный захватчик подергался туда и сюда, чаятельно в мысли сбежать, взбросив на мгновенье пистолину, прямой как струна, выказал воинственный вид, с тем, пробормотав не расслышанное, в сторону, сник; «Али же прикинулся тихоньким, готовился дать, силою нежданный отпор? ложь?» – произвел ось на уме.