Захват

– Собственный? чего ты сказал? – вспомнив на мгновение свой наполовину домок с видом на соседский забор, мазанку, озлился толмач: – Собинный? Довольно брехать! Ишь домовладелец нашел си: братнее жилище своим, луковое горе назвал! Всякое бывает – а вдруг Васька, перебежчик вернется? Думал о таком? Недосуг?.. Али же – силком привезут в сторону, откуда сошел; запросто… И так говорят.

«Оба, – услыхал деревенский, двигаясь вослед, – хороши; клин, пашня безоброчная – тож, надо понимать: воровство. Нетчикам, которы снялись – выбежали вон, воровству станется, к зиме укоррот! Деньги – земляному судье… фогту; сам понимаешь зачем. Кралю заложи, – не избу!.. Каждному бы так, без тягла».

Что бы он такого за жизнь, полную тревог ни терял, – договорилось в душе конного за тем как толмач выплеснул сердечную злость, – вягдшее, находчивость сабельного, бранника тут; в естях; именно; смекалка и есть. Но, да и гусляр допомог, тем что на изгоду предстал; песельник бродячий, шатун. Вовремя, ни раньше ни позже вспомнилось!.. Бывает же так! Обочь, подпевая слепцу высился разносчик, Верста. Обще гвозданули Тугарина, Олеша Попович. Там же, на торгу зацепил чем-то по скуле Олденгрин. Важно ли? – за каждый успех, сказывают надо платить. Так бы, помаленьку забылся гусельник, бродяга песняр… Ссадина под глазом – пустяк.

Незачем особенно радоваться; было – и нет; кончилось, тю-тю – торжество. Песенный Олеша Попович – мнимое, – а что наяву?

…Нанятый для земских сношений, с местными толковник; увы! Дом – так себе, и тот на двоих, плата – шестьдесят кругляков. Тут еще за водку расплачивайся, да за харчи. Где уж, там – жениться? Никак. Пробовали, сколько-то раз. Даже у своих, русаков стался от ворот поворот. Ну и, сообразно сему тянет снизойти в погребок… Нравится все больше и больше чарочка, с такой животы. Мелочь – иждивение, срам. – «Это называется – жисть? – проговорилось в мозгу. – Только-то всего удовольствия: считаться своим в штаде чужаков, заморян. Служащий не то, что прислужник воеводы Ензера лекарь недоучка, из местных, – больше, говорил бургомистр… Взяточник!.. И, также второй, Брюринга». – «Отс-стань наконец! бо уже теперь долбану так, что разлетятся на стороны, мозгов не сберешь! – гаркнул, обернувшись назад. – Ну тебя к чертям, крохобор».

– Сто-ой!.. висельник! Убью, – селянин. – Жаловаться буду на тя… в ратушу. Матвей, пощади. Падина, подавишься оберегом, зверь поедучей! Мог бы послужить соплеменникам, собака нерезанный… толмачит вражью. Бог тебе накажет, изменщик, оберег – чужое, отдай. Нетчиков каких-то навыдумал зачем-то, – а сам? – Вершин, ухватив поводок;

– Ну же умоляю, верни!.. Сам перебежал в королевство, скурвившися, ходит молва. Стой! Смилуйся!.. Ужели не вор? Пожалуйста, ну што тебе стоит. Мало ли уже получил. Денежник! Отдай, не греши. Бог тебе за эт-то простит.

Смолкло; деревенский притих. Конь, перебирая копытами, готовый скакать выплеснул на платье помора, чистое до встречи с толковником калюжную грязь.

– Во нагородил, правдолюб, выравниватель прав человеческих!!.. Спасибо скажи. Не зверь, не кровожадный убоица… И тот – человек; стало быть: таким, на грабеж да смертоубийство права, надобные им подавай? Так ведь? Ну и ну! Подивил, – всадник, с хохотком. – Ай да мы. Тайное становится явным: в действительности – сущий мудрец; вот не знал. Кой, там – простота… Отцепись! Обманщик, получается.

– Ври…

– Прочь! в сторону!

«Дурак, не дурак?.. Сельщина. Не глуп, не умен. Разом простоват, но и с тем, валенок: себе на уме. Тронулись помалу, смеркается. Пора, брат, пора. Сделано – трава не расти. К городу, – изрек про себя, чуточку отъехав, толмач: – Клепиками, как бы пахнуло, сечею… литовская брань. Помнится; и тут, на шляху, в некотором роде – баталь».

– Нивку, Ротозее Иванович на память дарю. Пользуйся. Не выдам своих. Чуешь? Обернулся Тугарин… Змеевич… такой же колпак валяный, подобно тебе… на неисчислимую рать воинов, и тут же пропал – ссек буйну голову Тугарину Змеевичу наш удалец песенный Олеша Попович… саблею… а чем же еще… кованым, – допел верховой. – Ну тебя. До встречи!.. Фарвёл.

Скрылся, не видать мужика. Едем наконец-то. Вперёд! Так себе – коняга; не очень. Двойственное; то и не то. Ладно уж… По Сеньке и шапка. Лошадь, постепенно втянувшись в черепаший галоп, медленный, чуть-чуть припадая где-то на какую-то ногу все-таки, однако несет…

Пахотная, сказывал Криг. Ровно, как лопочут, вертясь плицы водяной мукомоленки, – отметил седок хлопают, разлатые к старости, большие копыта; «Чем тебе, оно ни помощник, сотоварищ в делах, – вскользь произвел ось на уме: – Даром, что столетен на вид, ёкает в скаку селезенкою, хромец, лысоват, в холке… и в длиннющем хвосте, чуть ли не на треть изошедшем на рыболовецкие лесы, выдранном… И что из того? Важно ли? Пустяк. В остальном вовсе уж не так-то и плох. Швыдкости особой не требуется, в общем – хорош… Зверь; конь-огонь».

В штад!