Заклятие древних маори. Последний занавес

Сочинила песню, сказал Руа, еще в давние времена одна древняя представительница его рода – по случаю гибели девушки, которая случайно, сама того не ведая, совершила страшное святотатство и поплатилась за него, сорвавшись в Таупо-Тапу. И он пересказал ту ужасную легенду, которую в свое время поведал и Смиту. Именно эта песня, пояснил Руа, не относится к ритуальным, и поэтому на ее публичное исполнение не наложено тапу. Старик бросил взгляд на Квестинга, и глаза его гневно сверкнули. Руа высказал также надежду, что песня покажется слушателям интересной.

Песня оказалась короткой и довольно простенькой – однообразная мелодия, сопровождавшая незатейливые слова. Дайкон подумал, что напугать такая песня может лишь того, кому понятен ее смысл. Лишь в самом финале, когда голос гибнущей в кипящем озере девушки пронзительно зазвенел, Дайкона на мгновение и впрямь охватил леденящий ужас. Тягостное впечатление, оставшееся после исполнения песни, не смогли развеять ни танцоры, ни чревовещатель, ни вундеркинд, ни певица, пытавшиеся развлечь публику.

Гаунт предупредил, что хотел бы выступить последним. С торжественностью, которую Дайкон счел нелепой, актер предложил Барбаре самой сделать выбор, и девушка тут же попросила, чтобы он исполнил монолог из «Генриха V».

– Тот самый, что вы читали в то утро.

Дайкон сразу сообразил, как Гаунт обхаживал девушку, пока они с Саймоном лазали по горам.

«Боже, как все это мерзко», – подумал он.

Впоследствии Гаунт говорил, что передумал и буквально в последнюю минуту решил перенести чтение этого монолога напоследок – ведь публика наверняка вызвала бы его на бис. Однако Дайкон был убежден, что на его решение повлияла прозвучавшая песня о трагической смерти девушки. Как бы то ни было, но, начав выступление с монолога епископа Кентерберийского о Франции, Гаунт переключился на короля Генриха.

Могу я с чистой совестью, по праву
Потребовать, что мне принадлежит?

И дочитал до конца:

Как прадед мой во Францию вторгался,
В страну незащищенную шотландцы
Врывались, как поток в разлом плотины.
Напором буйных полнокровных сил[18]

.

Сам по себе монолог был довольно мрачный, а от мастерского исполнения Гаунта вообще бросало в дрожь. Когда Гаунт закончил читать, секунду или даже больше в зале стояла гробовая тишина, после чего зрители бешено зааплодировали.

– Замерзли, должно быть, вот и решили погреться, – съязвил потом Дайкон в разговоре с Барбарой.

Гаунт, довольный приемом, поклонился публике и затем исполнил еще один монолог из «Генриха V» с такой страстью и воодушевлением, что маори в едином порыве повскакали с мест и устроили актеру неистовую овацию. Пришлось ему на бис прочитать и монолог Генриха в английском лагере под Азинкуром.

Сияющий Гаунт сошел со сцены. Как всякий большой артист, он считал, что публика должна прежде всего влюбиться в него самого и лишь потом – в Шекспира. Впрочем, так расшевелить аудиторию, до того едва ли знакомую с начальными строками из монолога Гамлета «Быть или не быть…», было и впрямь сродни подвигу.

Руа, расхаживая взад-вперед, как принято у маори, тепло поблагодарил Гаунта сначала на родном языке, потом – на английском. Концерт вплотную приблизился к торжественному финалу.

– И теперь, – объявил Руа, – «Король»[19].

Однако не успели зрители встать, как на сцену выскочил Квестинг.

Нет смысла приводить его речь целиком. Достаточно сказать, что это было торжество воинствующей пошлости. Причем пьян Квестинг не был, хотя и мог, как потом выразился Колли, «вот-вот скопытиться». Он вновь вызвал Гаунта на сцену и заставил добрых четверть часа беспомощно переминаться с ноги на ногу. Мистер Квестинг, по его собственным словам, пытался воздать дань истинному гению, тогда как в действительности самым бессовестным образом рекламировал курорт, используя Гаунта в качестве приманки. Что хорошо для знаменитого Джеффри Гаунта, хорошо для всех – вот к чему он гнул. Честные обитатели Ваи-Ата-Тапу готовы были провалиться сквозь землю. Дайкон заметил, как самодовольное блаженство на лице Гаунта сменилось выражением крайнего возмущения. Барбара с неменьшим ужасом наблюдала, как закипает ее дядя.

Донельзя довольный мистер Квестинг наконец покинул сцену. Затем мэр пропел первые строчки гимна, тут же подхваченные всей аудиторией, после чего заждавшаяся публика повалила к выходу – на открытом воздухе всех ждали чай и неимоверное количество яств.

Поспешив к Гаунту, Дайкон застал того буквально клокочущим от ярости. Правда, внешне это проявлялось только в шумном дыхании и подчеркнутой вежливости. В последний раз Дайкон видел его в подобном состоянии во время репетиции сцены боя в «Макбете». Тщедушный актер, игравший Макдуфа и едва державший в руке меч, так пятился и уклонялся от натиска Гаунта, что в конце концов тот рассвирепел и молодецким ударом наотмашь рубанул робкого противника, сломав ему ключицу.