Вся эта свистопляска со страшным треском врезалась в бок одному из драконов, атаковавших Матрену. Что случилось с наездником, он и сам, наверно, не понял, а сбитый дракон закувыркался к земле, где слепящая вспышка навеки обозначила место, что у потомков будет называться Горелым логом.
Темный дракон словно не почувствовал удара. Ни скорости он не снизил, ни направления не изменил, продолжал нестись незнамо куда, и по-прежнему мухой кружила вокруг Мотря на помеле.
Зато в битве старой ведьмы пронесшаяся дикая охота произвела решительный перелом. Опытная ведьма завсегда переиграет одинокого дракона и собьет с его спины всадника. Дракон останется жив и неуязвим, но им никто не будет управлять. Сорвать сбрую, стальные трензеля, разрывающие пасть, дракон, скорее всего, не сможет – и через полгода-год издохнет в каком-нибудь логове. За эти полгода он может нанести прорву вреда, но гораздо меньше, чем если бы им руководила воля драгуна.
Последнего всадника Матрена спешила почти у самой ставки Шайтан-Мурзы. Убедившись, что недруг сломал шею, Матрена поспешила домой. Тревожно было за девчонку, где еще такую найдешь.
На виду у города Матрена маячить не стала, и без того разговоров не оберешься. Издали прицелилась и серой молнией ухнула в трубу. Уже в трубе почуяла неладное: жар был такой, что волосы затрещали и голик на метле затлел. Но в трубе не развернешься… Матрена вывалилась в горячую печь, с воплем выкатилась наружу. Хорошо, кадушка с водой была полна, и всю воду Матрена на себя тут же и вылила. Только после этого перевела взгляд на Мотрю, которая застыла, разинув рот.
– Ты что творишь, дурында?!
– Пироги пеку…
– Какие тебе пироги? С чем?
– С таком. Твареньку кормить.
– Какую еще Вареньку? – возвысила голос Матрена.
Мотря схватила деревянную лопату, поддела на нее большой, неловко слепленный и слегка подпаленный подовый пирог и направилась к выходу в проулок. Матрена, не ожидая хорошего, двинулась следом.
В проулке, укрывшись под старой, давно не плодоносящей грушей, лежал дракон. На земле он уже не казался столь громадным, как в воздухе. Крылья сложены, раздутый зоб опал… И цвет у него был не черный, а сапфировый. Бывают такие сапфиры – с виду черный камень, а в глубине отблескивает немыслимый синий огонь. При виде Мотри змеюка распахнула пасть, и девчонка с маху отправила туда горячий пирог. Пасть захлопнулась, дракон принялся громко жевать.
– Тваренька! – пропела Мотря. – Тварюша!
Ухватила оставленное у стены помело и принялась мутузить колючими ветками по драконьей морде. В утробе дракона глухо зарокотало.
– Ишь, как мурлычет! Ей нравится, когда колюченьким по носу.
– Не было у бабы печали, – промолвила Матрена, – завела порося. Где мы твою Варю держать будем, чем кормить? Мурлыкать она мурлычет, а не кошка.
– Поселим в старом амбаре, – немедля нашла выход Мотря, – все равно он пустой стоит. Стены квасцами обмажем, вот они и не загорятся. А кормить будем пирогами. Видела, как она хорошо кушает?
– Да уж, кушает она славно. Муку, небось, всю стравила? И дрова пожгла.
– Мучицы маленько осталось, а дров я ни полена не стратила. Нам теперь дрова вовсе без надобности. Вот смотри: Тварюша, стопи печечку…
Чудовище сглотнуло остатки пирога, вытянуло змеиную шею, так что голова скрылась в доме. Там что-то громко упало, рокот сменился ревом, затем Матрена увидала, как из трубы сажени на две выметнуло пламя.
– Перекалишь печь, – предупредила Матрена, – пироги сгорят.
– На противне – не сгорят, – отмахнулась Мотря, – а подовые мы Тваре отдадим.
– Экая ты шустрая! Где мы муку возьмем? Городская мельница сгорела, да и война не кончилась. Хлеб – что в зерне, что молотый – дорогонек будет. А и была бы мука, с чем пироги печь станем? На пирогах с таком не проживешь. Весна, время голодное. Со снытью, с крапивой, с кислицей – пироги дешевые, а сома тебе каждый день никто из реки вытаскивать не станет. Такие рыбины раз в три года попадаются.
– Сама поймаю.
– Ты поймаешь сома? Да тебе и карася не выудить!
– Да не про рыбу я говорю! Я сама по себе пойду и чего-нибудь сыщу для пирога. Мы с Тварей в лес полетим и заломаем лося. Или медведя… Пирог с медвежатиной – скажешь, плохо?
– С чего ты взяла, что твоя Варя будет помогать? Налопается пирогов и улетит в Дикую Степь.
– Не улетит. Она не умеет одна жить. Она была совсем змеюшенышем, когда ее из гнезда украли. А потом всю жизнь держали на цепи. Удила у нее знаешь какие были? Стальные, а на трензелях шипы вот такущие. У нее весь рот этими шипами истерзан. А я, когда Тварька на землю спустилась, железо с нее сняла и помелом приласкала. Ее никто раньше не приласкивал, так что она меня теперь не бросит.
– Кто тебе эту глупость сказал?
– Тваренька.
– Она, что ли, говорить умеет?
– Не-а. Говорить не умеет, а сказать может.
– Тебя слушать – последние мозги спекутся. Все равно ничего из твоей охоты не выйдет. Весна, звери после зимней голодовки не отъелись, мясо у них тощее и воняет. Это не пироги будут, а позорище. Опять же, мукой в лесу ты не разживешься.