Заклятие. Истории о магах

По всякому пустому делу баба завсегда мужика перекричит, но тут Авдотья умолкла и в скором времени появилась в проулке, таща в охапке боевой дедов кафтан, прошитый стальной нитью. Повесила на плетень и принялась выбивать палкой залежалую пыль. Лупила так, что никакому супостату не ударить. Клубы ржавой пыли вздымались облаками, и понятно было, что эта битва для древнего доспеха будет последней.

Малые мальчишки, которых в Небожке бегала тьма, и все как один – сыновья молодых вдовиц, называющие тятями всякого встречного мужчину, нарезали из лозняка сабелек и порубали непокорные головы окрестным репейникам.

Пропойцы, которым и места нигде, окромя Небожки, не осталось, дружной толпой рванули в кабак. Однова, мол, на войне пропадать. Никакая вражья твердыня их напора не выдержала бы, но кабатчик Донатыч и не такое видывал, так что никому халявной выпивки не досталось.

Коснулось общее волнение и Матрениной избы.

– Бабушка, – спросила Мотря, – а нам тоже на войну идти надыть?

– Я те дам – на войну! Наше дело пироги да сайки, а не сабли да сулицы. Давай тесто меси. Гладко не вымесишь – пирог пышным не получится.

– Мучицы бы добавить… Жидковато тесто.

– Ха! С мучицей кто угодно вымесит. А ты так сумей.

Разговоры не мешали стряпухам делать дело. Мотря, сирота, взятая в обучение, месила тесто в преогромнейшей деже, а Матрена занималась начинкой: двумя ножами рубила на доске сомовину. Вчера, когда о войне еще никто не слыхивал, рыбаки вытащили из речки двухаршинного сома. Целую рыбину купить никто не мог, и сома продавали на вес. Матрена купила четыре пласта едва не в пуд весом, и теперь пирожницы готовились выпекать пироги с сомовиной. Зеленого лука был настрижен целый таз, розоватое рыбье мясцо нарублено приличными кусочками. Начинку оставалось только посолить, но это делается в последнюю минуту.

Матрена в большой миске перемешивала рыбу с луком. Мотря отвалилась от дежи и выдохнула:

– Кажись, все.

– Не «кажись», а все, – ворчливо согласилась Матрена.

Разделочный стол присыпали мукой, вывалили тесто. В две скалки принялись раскатывать. Пару преогромных пирогов с рыбой выложили на глиняные противни и отставили в сторону. Не дашь пирогу расстояться, сразу сунешь в печку – такое спечется, что только волку по зубам. Пока суть да дело, в оставшийся лук покрошили пяток крутых яиц, сдобрили топленым маслицем и налепили еще два противня пирожков с зеленым луком.

Последние остаточки теста пошли на плюшки. Их лепили с завитком, с подвыподвертом, сверху мазали медом и густо посыпали маком.

– В полях мак цветет, – вздохнула Мотря, – накрасно. Как кровью по траве спрыснуто.

– Ты бы язычок за зубами придержала. Война у ворот, а она про кровь на траве. Гляди, как бы не сглазить.

– Баба Матрена, да сколько тому цвету быть? День – и осыплется. В прошлом году тоже цвело накрасно, а мак не вызрел. Натрусили всего ничего, сейчас остаточки досыпаем.

– И что с того? Семь лет мак не родился, а голоду не было. Сыпь, не жалей. Будет мак – будет смак. Не будет мак – проживем и так… Поглянь, как там печка. Не пора пироги ставить?

Мотря отложила кубышку с маком, вооружилась кочергой, отодвинув закрышку печи, принялась шуровать в черном зеве.

– Ты смотри, сама там не спекись, – предупредила Матрена. – С потрохами в самый жар влезла.

– Ничто со мной не сделается, – донесся Мотрин голосок. – Разве что подрумянюсь малость.

Мотря отложила кочергу, взялась за помело – то, что поновее, с можжевеловых веток. Старое помело, лыковое, уже изрядно износилось и доверия не вызывало. Через минуту печной под был начисто выметен, зола ссыпана в надтреснутый, перепеленатый берестой горшок.

– Готово. Можно ставить.

– Чисто ли вымела? – проворчала Матрена, но перепроверять не стала.

Вдвоем они загрузили в печь два больших противня с рыбными пирогами и два поменьше, на которые уложены пирожки с зеленым луком. И у самого края нашлось местечко для маковых плюшек. Прикрыли печь, на минуту сели, сложа руки.

Долго рассиживать не пришлось: это лепить пироги муторно, а в вольном жару пекутся они мигом, только следи, чтобы не сжечь.

Пирожницы успели наскоро переодеться в торговое платье, подготовить сбруйку, достать из погреба напитки, сготовленные с вечера. Сухая ложка рот дерет, и пирог без запивки в горло не больно лезет. Едва успели все обрядить, настала пора пироги из печи доставать.

Пироги румяные, духмяные – горячи, только из печи. Сами бы ели, да деньги надо.

Живой рукой разложили печеное на подносы, прикрыли рединкой, затянули на плечах сбруйку и, трудно ступая, отправились на торг.

Народу на площади столько, что и в базарный день не встретишь. Ратники и ополченцы, всех сословий люди. Враг, говорят, к самому городу подошел, так что дым видать от горящих сел. Непременно сегодня быть сече. В такой день воинский люд копейки не считает, а пирога всем хочется. Был бы пирожник мужиком, что от ратного дела увиливает, так у него бы пироги отняли и самого побили. А старушку с девочкой обижать грех; у них торговля бойко пошла.

Матрена завопила в голос, созывая покупателей: