Сделав объявление, Мамочка удалилась в кабинет, а воспитанники отправились завтракать. Тетя Капа, кляня все на свете, приволокла бачок пшенной каши. Сегодня ей приходилось управляться одной, потому что дяди Саши тоже не было. Горелки в котельной шумели без присмотра.
Все эти новшества заставляли сердце Полина учащенно биться. Великое знание открыто ему, и все-все в жизни иначе, чем представлялось вчера. Такие настроения не приводят к добру, и у Полина не получилось вести себя как обычно. Во время завтрака Махан мигом смел пшенку, как всегда стребовал добавку, а затем привычно возгласил: «На горшок!» Притащил горшок из туалета и собрался справлять нужду в столовой, без чего он не получал полного удовлетворения. Кто-то, быть может, и не чувствовал Махановой вони, а Полин жестоко от этого страдал. Обычно ему удавалось промолчать, но сейчас терпение его лопнуло, Полин подошел к Махану и приказал:
– Какать иди в туалет! Мальчики в столовой не какают!
Махан был самым здоровенным из всех воспитанников. Он был толст и на голову выше Полина, несмотря на уродливо короткие ноги, которые не позволяли как следует ходить. Зато дрался Махан жестоко, бил, не разбирая, кто перед ним, визжал и кусался. Драки устраивал иной раз вовсе без повода, а уж если ему сделать замечание, расправа была неизбежной. Впрочем, Махану давно никто не пытался перечить.
– Что ты сказал? – Махан разинул рот, готовясь завизжать. Лицо его налилось вишневым цветом – верный признак истерики.
Терять было нечего. Полин прищурился, желая рассмотреть истинное лицо врага.
Не было толстого драчливого мальчишки. Перед Полином сидело нечто ни на что не похожее. Голая, без единой волосины башка, густо усеянная бородавками, крошечные желтые глазки, что так пронзительно светились в темноте, две слизистые дырки ноздрей и широкая пасть с рядами мелких, но очень острых зубов. Туловище, нелепо втиснутое в детский халатик, напоминало кожаный мешок. Ног, которые так плохо ходили, и вовсе не было, как нет их у слизняка, зато руки с намозоленными кулаками свисали до самого пола.
Драться с таким чудовищем казалось немыслимым. Это был даже не зверь, а тот ужас, что выползает ночью из-под кровати, перехватывая дыхание и не давая даже позвать на помощь. А здесь он давно уже выполз на волю, прижился и творил свои мерзости без оглядки на окружающих. Недаром дядя Саша говорил, что под кроватью никого нет. Вот он, ужас подкроватный, туточки, скрываться ему незачем. Выжидает удобной минуты, чтобы сожрать, а потом какой-нибудь другой монстр займет место съеденного и будет жить вместо него, и даже мама, у кого она есть, не заметит подмены. Впрочем, может быть, и заметит и будет жаловаться, что сына как подменили, а ведь такой был хороший мальчик.
Отступать было некуда, не пощады же просить. Полин схватил ночной горшок и саданул Махана по шишкастой голове.
Ночные горшки у воспитанников были пластиковые. Предполагалось, что у каждого свой персональный горшок, но поскольку цветочков и бабочек на ночных посудинах не было, владельцы горшками менялись, горшки путались, никакого порядка в этом важном деле не наблюдалось. И только Маханов горшок был наособицу. Обычные горшки Махан быстро разбивал, пока для него не нашли старый горшок, каких давно не делают. Этот горшок был из эмалированного железа, с нарисованным на боку цыпленком. Никто не смел в него писать, за этим Махан следил строго, нарушителям грозили кары – однообразные, но очень болезненные. Зато и получить таким горшком по черепу – звону будет на весь дом.
Махан завопил. Это был уже не боевой визг, а дикий рев, в котором смешались все доступные уроду чувства. Он по-прежнему лез в драку, но удары горшком, второй и третий, осаживали его, не позволяя развернуться. И Махан голосил одновременно от боли, злобы и обиды.
– Что тут происходит? – голос вошедшей Мамочки прервал потасовку.
Полин опустил горшок и отступил на шаг.
– Полиект, что ты себе позволяешь? Ты дрянной мальчишка. Разве тебя кто-нибудь бил горшком по голове? Ты набросился на больного ребенка, как зверь. Кто позволил тебе распускать руки?
– Не руки, а горшок, – сказал Полин.
– Он еще пререкается! Немедленно отнеси горшок на место и не смей драться. Ты меня очень огорчил.
– Он всегда какает, когда другие едят, – пытался объяснить Полин. – И воняет.
– И что с того? Ишь, какие мы нежные! Пахнет ему, видите ли, нехорошо. А ты подумал, что он ребенок? Ему можно. Подрастет – будет знать, где надо какать.
«Какой он ребенок?» – хотел сказать Полин, но вовремя промолчал. Он поднял брошенный горшок и понес в туалет. Когда он вернулся, Мамочки уже не было.
– Ну все, – сказал Махан. – Теперь я буду тебя убивать.
Шутить Махан не умел, так что терять Полину стало совсем нечего. Вот он, подошел крайний случай, тот самый, о котором предупреждал дядя Саша.
Полин остро прищурился и обвел взглядом всю группу разом.