Заклятие сатаны

Значит, сказать, что темнокожий занял президентское кресло, – это обычная констатация, можно произнести это как с удовлетворением, так и с ненавистью, но это может сказать кто угодно. Назвать же темнокожего загорелым – это способ сказать и не сказать, то есть намекнуть на различие, не осмелившись назвать вещи своими именами. Сказать, что Обама «темнокожий», – очевидность; сказать, что он «черный», – намек на цвет его кожи; сказать, что он загорелый, – злобная насмешка.

Уверен, что Берлускони не хотел дипломатического конфликта с США. Но существуют речевые обороты или манера поведения, позволяющие различать людей разного социального происхождения или культурного уровня. Возможно, это снобизм, но в определенных кругах человек, который говорит «манагер», будет воспринят негативно, как и тот, кто говорит «университет Гарварда», не зная, что Гарвард – это не город (а некоторые вообще произносят «Гаруард»). Изысканное общество не примет того, кто пишет «Поминки Финнегана» в родительном падеже (а не «Поминки по Финнегану»)[610]. Как раньше простонародьем считались те, кто оттопыривал мизинец, поднимая бокал, в ответ на угощение кофе говорил «с меня должок» и вместо того, чтобы сказать «моя жена», говорил «моя супруга».

Иногда речевая характеристика может быть обманчива: я вспоминаю одного человека, известного своей аскетичностью, который после моего выступления на открытии выставки подошел меня поблагодарить и сказал: «Профессор, вы не представляете, какое удовольствие я получил». В аудитории смущенно заулыбались, но этот человек всегда имел дело с людьми добропорядочными, он не знал, что выражение стало использоваться у нас главным образом в смысле плотского наслаждения. Что же касается духа, говорят: «настоящий интеллектуальный восторг». «Разве это не одно и то же?» – спросил бы Берлускони. Нет, обороты речи – это разные способы сказать, казалось бы, одно и то же.

Просто Берлускони не вхож в определенные круги, где знают, что можно назвать этническую принадлежность, но не упоминать о цвете кожи, как знают и то, что рыбу не едят ножом.

2008

Берлускони и Писториус

Литература о Берлускони достаточно обширна. Среди новейших памфлетов отмечу книгу, верстку которой я только что смотрел (выйдет в издательстве Manifestolibri), «Феноменология Сильвио Берлускони» Пьерфранко Пеллиццетти[611], которая откровенно желчно затрагивает вопросы от эстетики до сексуальности нашего лидера. Уже вышла книга «Тело вождя» Марко Белполити (Guanda, 2009)[612], в которой рассматривается только одна особенность героя – его отношения с собственным телом и непрерывно создаваемый его образ.

Может показаться странным, однако не все вожди у нас имеют тело; взять хотя бы такого крупного лидера, как Де Гаспери[613]. Конечно, те, кто жил в пятидесятые годы, вспомнят его хищный профиль, но ограничатся лишь чертами лица. Посмотрите на памятник ему в городе Тренто: тело теряется в складках мешковатого костюма. С другой стороны, не было тела (максимум узнаваемое лицо) у всех лидеров прошлого, от Ненни[614] до Фанфани[615], и даже у Тольятти, несомненное обаяние которого было главным образом интеллектуального свойства. Это характерно и для других стран: никто не помнит тела президентов Франции, кроме разве что де Голля (просто из-за роста и, считай, карикатурного носа); у англичан есть образ Черчилля – по большому счету лицо добродушного выпивохи с сигарой, в остальном – лишь смутное воспоминание о тучности. Отсутствовала телесность и у Рузвельта (если не рассматривать ее негативно, потому что он был инвалид). Трумэна можно принять за обычного страхового агента, Эйзенхауэр был похож на дядюшку, и первым, кто поставил на кон физические свойства (но опять же только лицо), был Кеннеди, который обошел Никсона благодаря выигрышным кадрам на телеэкране.

Было ли тело у великих вождей древности? У некоторых, как у Августа, было прекрасное телосложение, про других можно предположить, что они пришли к власти благодаря своей силе и определенному влиянию не на народ (не имеющий возможности видеть их), а на свое окружение. Об остальном заботилась легенда, приписывая, к примеру, французским монархам чудодейственную способность исцелять золотуху[616]. Однако не думаю, что Наполеон вел солдат на бой силой телесного совершенства.

Чтобы вождь обрел тело и стал одержим заботой о нем (заметьте, речь идет не только о лице, но обо всем теле), нужно было дождаться прихода эры массовой коммуникации, отправной точкой которой стала фотография.

И здесь можно начать, как, впрочем, и делает Белполити, с изучения отношений Муссолини с собственным телом, настолько неотделимым от его могущества, что для того, чтобы узаконить его свержение, нужно было, так сказать, низвергнуть его соматическое влияние и изуродовать тело, повесив его вниз головой.