– Этого я не говорил, – даже обиделся Пятка. – Где живет – не знаю, врать не стану, а что крестного моего племянники там живут, и брата Онуфрия вдова с детьми, это уж точно!
Стенька усмехнулся. Кое-что прояснилось – дура Марья в зеленой шубе, что живет где-то меж Варваркой и Ильинкой, неподалеку от храма святого Николы Чудотворца, который за славные колокола не так давно прозвали Красным Звоном – когда государь Алексей Михайлович, счастливо повоевав с Польшей, во многие города, и даже в Сибирь, послал взятые в плен иноземные колокола, именно этому храму, видать, лучшие достались.
– Помни мою доброту, Антипушка, – весомо сказал Стенька. – Я подьячему Деревнину про твое упущение сказывать не стану, а только про бабу с мешком. И ежели к тебе кто придет еще раз ту же сказку отбирать – на том и стой! Решетку, мол, закрыл, после того, как баба обратно пробежала. Понял?
– Как не понять!
– А теперь – за щи благодарствую. И идти мне надо. Оставайся с богом, дядя, доедай!
И с тем Стенька, пообедав на дармовщинку, выскочил из кабака.
Та, что прибегала ночью на бабичевский двор, унесла в мешке загадочную душегрею. Вот что понял Стенька из Пяткиного рассказа. Все совпадало: была душегрея – и нет ее, хоть весь дом обыщи!
А ведь Анюта какого-то княжича поминала, который якобы подослал его, Стеньку, за той душегреей, и была готова доказать, что душегрея им обоим примерещилась! Вот ведь до чего бабы лукавы!
Искренне радуясь тому, что не впутался в блуд с высокопоставленной боярыней, а всего лишь с ключницей, Стенька направился к Красному Звону. Путь был не близкий, и по дороге как раз случился Кремль.
А в Земском приказе меж тем появился странный челобитчик.
Он пришел ближе к обеду, когда и дьяки с подьячими, и писцы расходились по домам на часок-полтора. Поскольку после еды полагалось непременно вздремнуть, и человек, пренебрегающий послеобеденным сном, вызывал общее неодобрение, то даже самые яростные челобитчики, поняв, что время настало, уходили поесть.
Предвкушая не роскошную, но сытную трапезу, Деревнин трудился, не поднимая головы, и лишь привычное ухо отмечало – шум-гам притихает, стало быть, постылые челобитчики, они же – кормильцы-поильцы, убрались. Может, парочка еще осталась…
И тут он ощутил прикосновение к плечу.
– Давай челобитную, да поскорее, – дописывая последние на листе строки и не глядя на посетителя, сказал Деревнин.
– Я по иному делу, Гаврила Михайлыч.
Голос был знаком. Деревнин поднял голову и увидел Савельича, приказчика гостиной сотни купца Лукьяна Белянина.
Купец был человек уважаемый, Деревнин, бывало, с женой у него гащивал и у себя принимал. Так что посетитель заслуживал внимания.
– Выйдем-ка, – попросил приказчик.
И мудрый подьячий не стал допрашиваться, что за таинственность такая. Просто встал да и пошел на крыльцо, а Савельич – за ним.
Они отошли подальше от приказа и даже несколько спустились к Неглинной, чтобы уж точно лишние уши в ногах не путались.
– С чем Лукьян Романович прислал? – осведомился Деревнин. – Да говори скорее, холодно.
– Лукьян Романович твоей милости кланяется и просит быть в гости не замешкав, – все же чего-то опасаясь, отвечал приказчик. – И коли кого из своих с собой возьмешь, тоже неплохо будет. Чтобы выпивши одному не возвращаться.
Купцу было по средствам отправить подьячего домой в добротном возке, да тот возок ему и подарить вместе с лошадью. Разумный Савельич давал понять – дело такое, что лучше бы иметь при себе человека для охраны. И Деревнин его прекрасно понял.
– Скажи Лукьяну Романовичу – пусть к обеду ждет, – велел подьячий. – И хорошо бы велел изготовить калью утиную со сливами, это у ваших стряпух изумительно получается.
– Уж готова, – усмехнулся приказчик. – Твоей милости дожидается.
И пошел к Никольским воротам, как если бы ему в Кремль по делам надобно, а в Земский приказ так забежал, между делом…
У приказного крыльца Деревнину и попался Стенька.
Деревнин не то чтобы покровительствовал земскому ярыжке… Он видел Стенькино желание выбиться в люди, опять же – тот ходил по его делам за сущие гроши, и подьячий смекнул, что может за мелкие услуги рассчитаться обедом, тем более что Белянин просил взять с собой кого-то из своих.
– Ты вот что, Степа. Со мной обедать сейчас пойдешь. Понял? Подожди-ка, пока соберусь.
Сказал он это строго. Не сказал даже, а приказал.
Такие приказания Стенька готов был исполнять круглосуточно. И потому к выходу Деревнина уже торчал на опустевшем крыльце, всем видом показывая: готов служить государю ножом и ложкой!
Деревнин велел ему поймать извозчика. Этого народу в Москве было столько, что Стенька диву давался – неужто все они каждый день сыты бывают, и с лошадьми вместе? Вдвоем они сели в сани и покатили к Белянину.
Сторож у ворот был предупрежден. Их сразу, без расспросов, впустили на двор и повели наверх.
Дом у купца был знатный, о четырех ярусах. Имел купец не просто горницы, а особо – крестовую палату, столовую палату, свою опочивальню и для жены опочивальню, чтобы в пост и в указанные правилом дни спать раздельно, не смущая друг дружку.