Заколдованная душегрея

– Это она от злости поумнела, на меня обиделась, за что я сына хочу не на ровне женить. И говорит при мне Тимофеевне: как ты, Тимофеевна, пойдешь ее смотреть, тебе непременно либо дворовую девку напоказ выведут, либо кого из княжьей родни. А после венца уж и шума не поднимешь, живи с убогой да слезы утирай. Ведь нигде на невест такого обманства нет, как у нас, на Москве, сама знаю, моя старшенькая так-то купца Анисимова дочку на смотринах замещала, в той Анисимовой дочке и трех пудов не наберется, косточки того гляди кожу проткнут. Проболталась! Я и ахнул – ну, что эти бабы у нас за спинами творят?…

Посмеялись.

– И обещалась Тимофеевна, что всяко разведает, какой у княжны ущерб. Недели не прошло – находят нашу Тимофеевну в разоренном дому с петлей на шее. Видать, неладное разведала…

– Постой, Лукьян Романыч! Так это твоя сваха? Там еще двое мужиков мертвых под дверью лежали! – догадался Деревнин.

– Моя, – признался купец. – Но призвал я тебя, Гаврила Михайлович, не по свахе панихиду служить. Понадобится – другую сыщем. У свахи племянница жила, и в ту ночь она убийц видела.

– Откуда знаешь? – Подьячий спросил жестко, как положено спрашивать у свидетеля, но купец не обиделся.

– Да от нее же и знаю. Ей удалось выскочить и убежать. Прибежала же она ко мне. Она знала, что тетка для меня невесту сватает, и не знаю с чего, догадалась, что это не воры были, а все дело в сватовстве. И потому прибежала, что знала – ежели я кого у себя приму, тот человек в безопасности, и его у меня уж никто не отнимет и не тронет! И приютила ее моя Михайловна, а девка бежала ночью в одной рубахе, шубу на плечи накинув, и к утру свалилась в горячке. Перепугана она до того, что всякого скрипа боится.

– А можешь ли ты меня к ней отвести?

– Для того и звал. Мне ведь тоже неприятности ни к чему, – признался купец. – Мало ли за что ту Тимофеевну порешили? Ежели надо, я могу девку у себя держать, тут ее не тронут. А ежели ее у меня заберут – я в обиде не буду.

– Разумно, – одобрил Деревнин. – Ну так веди. И Степу с собой возьмем. Степа у меня по самым важным делам ходит. Пусть будет за свидетеля, ежели девка чего скажет.

Лукьян Романович хлопнул в ладоши. Вошел мальчик и поклонился.

– Передай хозяйке, что я сейчас наверх буду, пусть Катерину уберет и девок вон выгонит, – распорядился купец.

Горницы, где жили женщины, для посторонних мужчин были местом запретным, однако Лукьян Романович дозволил, и Деревнин со Стенькой пошли следом за ним вверх по лестнице и оказались в теплой светлице, где возле самой печки на лавке лежала девка.

Михайловна устроила ее знатно – тюфяк велела постелить, потом две перины, изголовье, сверху пуховую подушку, и еще несколько одеял сверху. Личико болящей, по уши укрытое, совсем провалилось во всю эту роскошь.

– Дай Бог здоровья, Катеринушка, – сказал, входя и склоняя голову, Деревнин. – Я Земского приказа подьячий, звать Гаврилой Михайловичем, пришел по розыску о твоем деле.

Видя, что начальнику неловко беседовать стоя с лежащей, Стенька пододвинул табурет, а Лукьян Романович вдруг решительно направился к двери. Дверь сама собой захлопнулась.

– Вот ведь вредные девки! – пожаловался он. – Держу ораву, корми их, пои, одевай, замуж выдавай, Михайловна вспотела женихов искавши, а только с них и радости, что вечно под дверью с наставленным ухом!

Деревнин сел.

– А ты чья такова будешь?

– Я Филатьевых, звать Катериной, – очень тихо сказала девка. – Родителей мор унес, живу у тетки, у Федоры Тимофеевны.

– Что же той ночью было?

– Мы с Тимофеевной спать легли. Я сквозь сон услышала – кто-то по дому ходит.

– Вы вдвоем по хозяйству управляетесь? – спросил Деревнин. – Девок, баб в доме нет?

– Живет у нас Мавра с дочерью Лукерьей, мы ее к сыну отпустили, там родинный стол, без них нельзя. Вот – третий день пропадают. А может, Бог их уберег, что они у сына без спросу остались.

– Стало быть, вдвоем были и ты шаги услышала. Дальше что было?

– Я посох взяла. У меня нога больная, ломаная, я с посохом хожу, особенно на улице. Еще раз упаду, тогда уж не срастется.

– И что же?

– Крик услышала из спаленки. Тетка-то в духоте любит спать, у самой печи, а я нет, я в горнице сплю… Ох!.. – вспомнив, что тетки больше нет в живых, Катерина замолчала.

– Выскочила ты на крик? – спросил Деревнин.

– Нет… побоялась…

– И тот душегуб к тебе в горницу вошел?

– Нет, я к лестнице кинулась, в подклет которая… Я через подклет ушла.

– Говорят, сваха Тимофеевна богато жила и тебя наряжала, – подумав, заметил Деревнин. – Ты у нее одна племянница была? Своих детей она не нарожала?

– Мор унес. И моя сестрица от него ж померла.

– Брала Тимофеевна дорого, денег, поди, накопила. Где она деньги-то хранила?

– А они не нашли. Деньги-то не у нас лежат, а в надежном месте припрятаны.

– Напрасно, стало быть, воры приходили?

Катерина вздохнула.