Заколдованная душегрея

– Челом, Назарий Петрович! – подошел к нему Стенька. – А я вот по твоему делу-то хожу. Гаврила Михайлович Деревнин велел. И уж немало сделано. Думаю, удастся твоего Родьку выручить. А ежели его там, в тюрьме, батогами попотчевали, так то ему, пожалуй, на пользу будет. Может, от пьянства своего отстанет.

– Родька то ли впрямь крепко захворал, то ли прикидывается, не понять, – отвечал дед, – и у него только один раз сказку отобрали да и оставили отлеживаться. А что до дела, так мы и сами кое-что сумели. Вон, обалдуй мой, Данилка, сыскал Устиньину душегрею!

– Как – сыскал?… – Стенька ушам не поверил. – Где сыскал?! Где ж она?!

– Погоди, не вопи, дай слово молвить, – тут дед повернулся к Данилке. – Что, не узнаешь? Дальше идти?

– Я уж и не пойму, – растерянно произнес тот.

– Так ты походи сам, у меня уж ноги болят.

Парень кивнул и пошел, разглядывая заборы, как будто на них что написано.

– Конюшонок наш, – сказал дед. – Я его с собой брал, когда к Татьяне шел, чтобы на конюшнях не оставлять. Он-то, дурак, подьячего Бухвостова на пьяного Родьку навел. Ну, пока я Татьяну утешал, он возьми да и сбеги. Наутро очаг водогрейный топить, а его нет! Оказалось – ночевал у дружка, у Вани Анофриева, и Ванюшка сказал, что Данилка жив не будет, а убийцу сыщет и Родьку оправдает. Я тут за голову взялся – ну, пропал мой дурень! Москвы не знает, с конюшни нос по большим праздникам только кажет, деньги только издали видит – пропал, и все тут! И моя ж вина – сам я его ругал, что он по простоте своей Родьку погубил.

– Простота хуже воровства, – подтвердил Стенька.

– А сегодня утром и является! Я на радостях его и ругать не стал – так только, для порядка. А он из мешка душегрею достает – та самая, говорит, которая у Устиньи-покойницы была. Коли хочешь, дедушка, говорит, мы можем до Конюшенной слободы добежать и бабам показать, они признают, да я и без того знаю, что она. И нужно-де ее нести в Земский приказ – эта душегрея поможет доказать, что Родька тещу не убивал.

– Где душегрея?… – теряя от волнения голос, спросил Стенька.

– Я его спрашиваю – как это поможет? А он мне – в ней, в душегрее-то зашито что-то хрусткое, сами вынимать не будем, пусть подьячие при свидетелях вынут.

– Где душегрея?… – Стенька почувствовал, что дрожит от нетерпения.

– Да где ей быть! У нас в шорной и лежит, в короб от греха подальше припрятали. И я его спрашиваю – где ж ты, Данилушка, душегрею-то отыскал? Как она тебе в руки попала?

– И как же?

– А вот тут я и сам не понял. Он, оказывается, подслушал баб, когда они о той душегрее говорили, и приметы запомнил. А потом пошел по кружалам выспрашивать, не закладывал ли кто? Он то кружало искал, где Родька пил. Понимаешь, взбрело ему на ум, что Устиньи в ту ночь дома не было – псы, мол, не лаяли, когда Родька якобы за ней по улице гнался.

– Псы? – переспросил Стенька.

Ему было очень трудно удержать в голове разом то, что толковал дед, и страстное желание помчаться на конюшни, добыть из короба душегрею и немедленно растребушить ее!

– И пошел мой дурак по кружалам! И где-то на Неглинке он, видать, девкам приглянулся. То ли оскоромился, то ли нет, а пришел вместо тулупа, какой я ему дал, в шубейке, в сапогах! Диво! Может, и мне так-то на промысел пойти? Глядишь, хоть на шапку заработаю?…

Дед засмеялся, и Стенька, вспомнив, как были заработаны рубаха и поясок, тоже захохотал.

– Они-то и присоветовали ему, где душегрею искать. Он, поди, и сам не понял, кто та баба была – краденое, что ли, прятала и перепродавала?

– Какая баба?

– Да та, у кого он душегрею отнял! Отнял и убежал!

– Как это – отнял? – Стенька почуял, что все его построение идет прахом, даже если найти ту бабу в зеленой шубе, то она от пропитого неведомым питухом добра отречется, и дура будет, коли признается, что скупкой таких вещей промышляет.

– А черт ли его разберет? Говорит, вместе с мешком выхватил и убежал, его так девки научили. Я ему на это – ну и что мы теперь с той душегреей делать будем? На тебя, на дурака, наденем, да и будем тебя водить, как скоморохи – козу в сарафане? Нужно же показать, где и от кого ты ее получил, тогда только подьячий сможет розыск вести. А без того цена твоей душегрее – грош. Так где ж ты ее, спрашиваю, отнял? А он мне и отвечает – откуда, мол, я знаю? Темно было, девки привели, двор показали, ждать велели, а тут та баба с мешком и бежит… И ты, спрашиваю, поверил? А он мне – так вот же душегрея!.. Стало быть, девки правы оказались! Вот такая нелепица, Степан Иванович…

– Стало быть, вы тут ходите и тот двор ищете, у которого твой дурень ночным разбоем промышлял? – догадался Стенька.