Заколдованная душегрея

– В мои годы уж на печи нужно полеживать, сказки правнукам сказывать, – печально произнес дед Акишев. – А я вот по сугробам таскаюсь, неведомо какие ворота ищу! Данилка сказывал – забор высок, и ворота есть, с навесом, и калиточка, переулок такой ширины, что сани свободно проезжают и еще немало места для пеших остается. И от Кремля недалеко – стрельцы перекликались, так он их очень хорошо слышал. Вот и догадайся: от Неглинки дойти недалеко, стрельцов хорошо слышно – так про пол-Москвы то же сказать можно! Церковь, сказывает, там рядом! Так на Москве куда ни глянь – всюду церковь!

– И ничего больше? – удивился земский ярыжка.

– Есть одна зацепка. Та баба вроде сказала, что бежала от Никитской, да не хотела торговыми рядами, что на Красной площади идти, побоялась, и то – мало ли кто там может оказаться, лавки-то полны товара, а замок сбить – невелика наука… Вот я и прикинул, что ежели с Никитской через ряды бежать, как раз на Варварку и прибежишь… Ладно, Степан Иваныч, тут ты нам не помощник, сами мучаться будем… Куда он, обалдуй, запропал? Неужто нашел? Ступай себе, Степан Иваныч, с Богом, в одну сторону, а я – в другую…

Стенька почуял, как акишевские денежки плывут мимо рук! Коли бы Деревнин помог сыскать доказательство, что Родька тещу не убивал, то ему и было бы уплачено. А коли Акишев сам доказательство раздобыл – за что же Деревнину платить?…

Напрочь позабыв о зашитой в душегрею кладовой росписи на тысячи погребенных в каком-нибудь овраге рублей и помня только про те пять-шесть алтынов, что в самом наисквернейшем случае мог он заработать в деле Акишева, Стенька заступил старику путь.

– Назарий Петрович, не спеши меня гнать! Вы тут без меня и точно намаетесь! А я ведь ту женку, у которой душегрея была, сыскал! А звать ее Марьицей Сверчковой, а живет она у князей Обнорских, и двор этот тут же, рукой подать! И коли мы вместе пойдем, да ту Марьицу сыщем, да в приказ к нам ее доставим, то сразу, может, и окажется, что твой Родька чист!

Дед, услыхав такую новость, высказался внятно и кратко, одна беда – матерно.

– Идем, идем! – принялся торопить его Стенька, выказывая неслыханное усердие. – Я много про ту Марьицу знаю! Я знаю, куда она душегрею относила да откуда она ее уносила! Я за той Марьицей уж который день по следу иду!

Тут Стенька едва не брякнул «С самого Рождества!», да вовремя спохватился, Рождество-то месяц назад, поди, было, кабы не больше! Но ему очень хотелось показать свою деятельность и навести деда на мысль об отдельной плате тому, кто по этому делу ходил, ноги бил, ночей недосыпал… м-м-м-да-а…

Еще ведь с треклятой рубахой разбираться!..

Тут лишь до Стеньки дошло, что в присутствии деда с его обалдуем выручить рубаху будет трудновато. Наедине бы можно с бабой про плутни ее доченьки потолковать, а при посторонних как?

– Так идем скорее! – заторопил дед Акишев. – Вон мой дурень-то возвращается!

И замахал нескладному парню рукой в большой меховой рукавице – ступай, мол, сюда, скорее!

Тот подбежал.

– Ну, сыскал? – спросил дед.

– Вроде бы похожее место, – отвечал парень. – А может, и не оно.

– Вот кому кланяйся! – велел дед, указывая рукавицей на Стеньку. – Вот кто наш благодетель! Вот кто тот двор и ту бабу давно сыскал, а мы-то слоняемся вокруг да около! Вот кто нас из тяжкой беды выручил!

Стенька приосанился – не часто его так громко и истово хвалили. Но поклона от парня не дождался, тот лишь насупился и нехорошо поглядел из-под черных бровей.

– Ну так пойдем, что ли? – видя, что от упрямого Данилки слова не добьешься, напомнил дед. – Ты, Степан Иванович, на него не гневайся, он у нас с придурью.

Стенька и дед Акишев пошли вперед, Данилка – следом. Остановились у красивых ворот. Они были приоткрыты, и человек шесть сытых, румяных молодцов, опираясь о забор, переговаривались, задевали всякими словечками прохожих баб и девок, кричали пакости вслед проезжавшим саням.

Держать у ворот стаю таких нарядных красавцев и дармоедов было для бояр и князей делом чести и достоинства. Примерно таким же, как откармливание котов – у подьячих.

– Да не сюда же, – вдруг негромко воскликнул Данилка, но дед и Стенька его и слушать не пожелали.

– Тут, что ли, двор князя Обнорского? – спросил Стенька.

– А какая тебе нужда? – нелюбезно отвечал один из парней, но другой, постарше, вмешался:

– Это ж земский ярыжка! Его за делом послали. Тебе кто нужен-то?

– Велено сыскать женку, Марьицу Сверчкову, и привести в приказ, чтобы у нее сказку отобрать, – строго, как положено человеку служивому, объявил Стенька.

– Марьицу-то? Ну, сегодня это у тебя не выйдет, уехала Марьица, – сказал собеседник. – Вчера как укатила, так по сей день нет! Твое счастье, что я видел, как она в сани садилась.

– К дочери на Никитскую, что ли, поехала? – показал осведомленность Стенька.

– Куда поехала – Бог ее грешную душу ведает, а приезжала за ней точно не дочь. Дочь-то мы знаем!

Молодцы у ворот переглянулись и заржали. Стеньке сделалось не по себе – батюшки светы, с кем связался?!?

– Так за ней приехали?